Едва ли на свете существовали или существуют народы, для которых не имели 'бы значения узы родства. Но значение это не всегда одинаково. В первобытные времена все, кто возводил себя к общему предку, при¬надлежали к широкой родовой общности как « единому тесно спаянному коллективу. Напротив, в современных индустриальных обществах реальное значение придается только относительно близкому родству. Родственни¬ками здесь считают, помимо членов семьи, например, дядей, теток, племянников, племянниц, двоюродных брать¬ев или сестер и редко кого дальше.
Вошедшее в народную традицию кабардинцев и балкарцев отношение к родственным связям возникло не в первобытном и не в индустриальном обществе. Оно восходит ко времени перехода от позднепервобытных к феодальным отношениям, когда у обоих этих народов из соединения патриархально-родовых и классовых порядков образовался патриархально-феодальный строй. А процесс этот осуществлялся следующим образом. Кров¬нородственные начала, стадиально предшествовавшие соседским, постепенно утрачивались и заменялись территориальными. В «Анти-Дюринге» Ф. Энгельс указывал, что «все «культурные народы» вступают в историю на стадии развития сельской (земледельческой) общины...»1. Это было время, когда семейные общины развивались, трансформировались и превращались в территориальные поселения семей и патронимии, т. е. род¬ственных коллективов. В дальнейшем с усилением роста населения, развитием частной собственности, захва¬том более удобных пустошей, дифференциацией отдельных семейных общин и патронимии, ослаблением родст¬венных отношений, возникновением между ними противоречий функций по урегулированию широкого круга вопросов внутриобщинной жизни, охране определившейся территории и населения начинается переход « сосед¬ской общине. Высвобождавшиеся из-под опеки родового строя общинники нуждались в защите своих интересов, прав и свобод. Эти функции на первых порах выполнялись семейными общинами и патронимиями. Но с раз¬витием военной демократии создаются соседские общи¬ны, а функции управления переходят к знати, которая начинает играть прогрессивную роль в формировании новой социальной общности людей.
Что касается дальнейшей истории сельской общины, то она исследована недостаточно. И связано это с тем, что на нее начали обращать серьезное внимание путе¬шественники и исследователи лишь в XIX в., когда она находилась в состоянии распада 2. Начиная с 50-х гг. XIX в. (первой была работа Г. В. Маурера «Введение в историю общинного, подворного сельского и городского устройства и общественной жизни») сельская община была в той или иной степени объектом исследования Ф. Щербины, К. Ф. Сталя, Л. Я. Люлъе, Н. Карлгофа, Ф. И. Леонтовича, Г. Ф. Малявина, И. Клингена, В. А. Кудашева и др. Но правильное понимание в тео¬ретическом плане развития сельской общины стало воз¬можно на основе взглядов советских ученых М. К. Крю¬кова, Л. Б; Алаева, Ю. И. Семенова, И. М. Дьяконова, И. Л. Андреева и др., считающих приобретение общиной классовых черт и ее видоизменение закономерным процессом общественного развития. В их работах убедительно показывается, что с развитием феодальной формации сельская община не разрушается, а становится крепостной, приспосабливается к изменяющимся социаль¬но-экономическим отношениям. Однако, на наш взгляд, не правы -авторы, утверждающие, что сельскую общину и другие аналогичные архаические общественные учреждения вообще нельзя считать пережитками первобытнообщинной формации. Действительно, родовые связи и отношения уже не играют определяющей роли и не могут 'играть, поскольку решающими теперь являются прочно утверждающиеся формы владения. Нельзя, к примеру, согласиться с М. В. Колгановым, отмечающим, что никаких следов рода здесь не остается 3. Разумеется, что власть в общине захватили феодалы, ее функционирова¬ние подчинили своим интересам, но хозяйственные порядки и многие традиции сохранились в прежнем виде. Кроме того, как известно, социально-экономические фор¬мации никогда не встречаются в чистом виде, а, как пра¬вило, несут в себе элементы канувшего в вечность об¬щественного строя и зачатки будущего.
Данная проблема носит дискуссионный характер: ряд ученых категорично, но, скорее всего, ошибочно, утвер¬ждают о полном перерождении больших семей и сель¬ских общин в условиях классового общества. Между тем, патриархальные семейные общины во многом напомина¬ли род. К. Маркс, хотя и называет феодальную общину «новой», все же указывает, что она вышла «из недр об¬щины более архаического типа»4. Характеризуя пере¬дельную и беспередельную сельские общины, он объяс¬нял «исчезновение» первой и появление второй последо¬вательным этапом разложения общинных отношений. Реликтами родового строя в новейшее время считал сербскую и болгарскую задруги, германскую общину-марку, сельскую общину в России и т. д. Ф. Энгельс, в работе «Марка» показав, что община претерпевала эво¬люцию на протяжении многих столетий, включая капи¬талистическое общество. При этом он отмечал приспо¬собление общины к феодальным отношениям, ее значительную трансформацию и указывал, что и при феода¬лизме «старая община-марка продолжала существовать, хотя и под господской опекой...»5. Ф. Энгельс исходил из того, что производственные отношения даже в одной и той же формации существенно меняются и что в инсти¬тутах этого общества соответственно появляются новые черты.
Даже патронимия, возникшая с распадом первобыт¬нообщинной формации, так или иначе связана с ней. Достаточно вспомнить, что структура патронимии, со¬стоявшая из мужчин, напоминала родовое ядро перво¬бытности. Особо наглядно это проявлялось в чеченском тайпе и патронимиях, входивших в него, в которых жен¬щины считались членами своих отцовских тайпов и патронимии и продолжали носить тайповые имена. В Ка-рачае и Балкарии в разговоре с кем-либо о своей жене муж называл ее девичье фамильное имя. У большинства горских народов женщины не допускались в со присяжные и свидетели. К их показаниям прислушивались, когда их подтверждали мужчины. О преемственности ха¬рактерных черт родовой общины свидетельствует сочетание в сельских общинах элементов родства и коллектив¬ной собственности на землю. Действительно, сельская община сохраняла пережитки рода, проявлявшиеся в патронимическом принципе поселения, кладбищах, нали¬чии общего тавро, экзогамии, взаимопомощи, родствен¬ной солидарности. Следовательно, как бы мы ни рассматривали традиционные общественные организации в любых формациях, даже в период развивающегося ка¬питализма, остатки первобытнообщинного строя и времени классообразования имели место. Живучесть архаи¬ческих общественных форм в виде большой семьи, па¬тронимии и сельской общины, их приспособляемость к изменяющимся социально-экономическим условиям де¬лали их основой обществ с различным политическим устройством. Нам думается, что Г. А. Сергеева далеко не случайно в монографии «Арчинцы» указывала, что в общественной жизни народов Кавказа XIX в. сельские общины играли важную роль, сохраняя при этом пере¬житочные элементы первобытнообщинной формации6. А. А. Исламов охарактеризовал общественные отношения чеченцев и ингушей как раннефеодальные с сильны¬ми пережитками первобытнообщинных. В. П. Невская, Е. Н. Студенецкая и И. М. Шаманов увидели своеобра¬зие феодальных отношений у карачаевцев в том, что они выступали под покровом патриархальных, указывая на «пережитки ахарических форм общины — родовой и соседской».
Таким образом, общину и общинные отношения надо рассматривать в развитии, соотнося их с конкретными историческими этапами. На что указывал и С. М. Дубровский, писавший, что «общины, развивавшиеся в условиях разных Общественно-экономических формаций и укладов, в зависимости от конкретных исторических ус¬ловий имели свои существенные особенности, а часто и коренные отличия»9.
В условиях складывания и развития феодальных от¬ношений в экономике горцев преобладало натуральное хозяйство, что в значительной степени объяснялось местными природными особенностями. В горах и предгорьях натуральное самообеопечивающее хозяйство медленнее уступало место товарно-денежным отношениям с их ярко выраженными частнособственническими тенденция¬ми. Отдельные семьи не стремились полностью обособиться, противопоставить себя друг другу, отказаться от род¬ственной солидарности. Экономические причины допол¬нялись и усиливались политическими. Хотя в Кабарде и Балкарии существовала своя ранняя расплывчатая госу¬дарственность, до окончательного вхождения в состав России они веками оставались ареной феодальной раз¬дробленности, нескончаемых войн, грабительских набегов как своих, так и чужих феодалов. Жизнь и собственность населения не были надежно защищены, и это тоже не позволяло отдельным семьям обособляться, забывать о родственной солидарности. При этих обстоятельствах огромную роль в общественной жизни продолжали иг¬рать все виды родства — по крови, по браку (свойство) и по объявлению себя родственниками (искусственное, или названное, родство).
Важнейшим из них было кровное родство, опреде¬лявшееся по мужской линии. Оно связывало потомков одного прародителя, людей, вышедших из одного дома, разошедшихся от одного очага. Соответствующим образом назывались и основанные на нем родственные общности. У кабардинцев они были известны как лыбын — «потомки одного мужчины» или унэхъуэщ — «братья по дому», причем среди них различались унэкъуэщ благъэ и унэкъуэщ жыжьэ — ближняя и дальняя родня. У балкарцев родственные общности обозначались по широте своего состава. Самыми узкими, состоявшими главным образом из семей родных братьев, были айырыл-гъан къарындаш — «разделившиеся братья». Несколько таких общностей образовывали атаул— людей, происхо¬дящих «от одного отца». Еще более широкой группой родственников был тукъум — распространенное на Ближ¬нем Востоке иранское название родни, означающее «семя». Тукумами же 'балкарцы именовали все вообще родственные союзы.
Такие же объединения семей, состоящих в кровном родстве, известны у всех других народов Кавказа, да и широко за его пределами. В мировой науке они полу¬чили название «патрилиниджей», т. е. групп, ведущих происхождение по отцовской линии. Видный кавказовед М. О .Косвен назвал их «патронимиями», т. е. группами, носящими имя по общему отцу, и в кавказоведении закрепилось это последнее обозначение.
В современной этнографии, на наш взгляд, существует путаница в вопросе о структуре патронимии. Боль¬шинство авторов, следуя за М. О. Косвеном, считают, что патронимии могли быть первого, второго, третьего и т. д. порядков 10. В. П. Невская, Е. Н. Студенецкая и И. М. Шаманов на примере Узденовых показывают, что в одном их квартале проживало несколько разных патронимии. На самом же деле отдельными патронимиями Узденовых были проживающие в Хурзуке и Карт-Джюр-те, то есть в разных селениях п. Структурное разделение и образование новых патронимии — разные явления. Па¬тронимия всегда остается одной патронимией, как бы она ни разрасталась. Правильно это понял в свое время Б. Миллер, отмечавший, что «иная фамилия (под «фами¬лией» имеется в виду то, что мы именуем здесь патрони¬мией) понимается в смысле совокупности дворов, нося¬щих однофамильное прозвище, занимает не один, а даже два и три квартала»12. Но если члены ее расселяются в разных местах, создавая «фамилии», то тогда они и мо¬гут только представлять патронимии разных порядков..
Не наблюдалось у северокавказских народов такого, чтобы патронимия, какой бы она большой ни была, име¬ла более одного главы. Е. Максимов и Г. Вертепов за¬мечали, что в осетинских патронимических поселках все подчинялись «старшему по летам в роде», т. е. главе-патронимии 13.
Итак, патронимия — это особая форма родственно¬го коллектива. Она была впервые изучена М. О. Косвеном. Ученый показал и историческую универсальность патронимии, описав ее на этнографическом материале, относящемся к древним германцам и многим народам-Кавказа. В настоящее время универсальность патронимии общепризнана, но истолкование этой формы родственной организации различными исследователями и по¬нимание ее генезиса, социальной сущности и историче¬ского места в развитии кровнородственных общественных форм не идентично. Со всей ясностью это обнаружилось во время дискуссии, проходившей в 60-х гг. на страни¬цах журнала «Советская этнография», из которой видно, что патронимия при своей единой социальной приро¬де имеет много вариаций и отличий у различных наро¬дов, связанных с местными конкретными историческими условиями. Важной проблемой архаических общественных организаций является проблема создания и развития патронимической организации. На этот счет суще¬ствуют две основные точки зрения. Вариабельность рассмотрения данного вопроса, на наш взгляд, связана с его сложностью и малой степенью исследовательности. Одни ученые понимают эту организацию как остаток древнего родового строя, а присущие ей порядки — пе¬режитки таких родовых порядков, как коллективная собственность сородичей, их взаимопомощь и взаимозащита, общность религиозного культа и т. п. Так, М. О. Кос¬вен, 3. Д. Гаглойти и другие советские этнографы и историки считали и считают, что патронимии входили в род и. Существует мнение, что патронимия — универ «сальная форма патриархально-родовой организации и результат сужения рода до небольшой его части. Ю. В. Маретин, анализируя индонезийскую общину, от¬мечает, что переход от родовой общины здесь происхо¬дил через выделение отдельных частей из родовых об¬щин 15. На примерах кочевых, полукочевых и частично -оседлых арабов один из авторов книги А. И. Першиц .доказывает, что патронимия «явно существует наряду с родом и даже иногда ему противополагается»16. Ю. П. Аверкиева утверждала относительно североаме¬риканских индейцев, что выделение поселений общин означало здесь распад рода.
Другие исследователи отрицают здесь преемственную связь и видят в патронимии новообразование, возникшее в тех осложненных природных и исторических условиях, о которых уже говорилось выше. Соответственно и связи внутри патронимии — не пережиточные, а обус¬ловленные реальностями породившей их жизни. Касаясь генезиса ранних патронимии, нельзя не учитывать, что уровень развития производительных сил или, к примеру, суровые условия жизни и труда в горной местности естественным образом требовали сохранения родственной -связи и солидарности, что, во первых, вылилось в уси¬лении роли патронимии — семейно-родственных коллективов и, во-вторых, в сохранении некоторой бледной копии общинно-родовых отношений в форме родовых групп, находившихся на грани их перерождения в соседские общины. Разнообразие форм распада первобытнообщин¬ных и формирования феодальных отношений создало специфику регионального характера в генезисе и развитии традиционных общественных институтов. От ин¬тенсивности и скорости распада родовых отношений, от -различий и форм развития соседской общины зависели степень и своеобразие складывания классовой общест¬венно-экономической формации. Важно учитывать, что у одних народов Северного Кавказа авторами и исследователями были зафиксированы в пережиточной форме родовые группы (тайпы у чеченцев, каумы у карачаевцев), у других, где первобытнообщинная формация рас¬палась быстрее,— архаические соседские общины, у тре¬тьих — трансформированные сельские общины. По мне¬нию Е. Н. Кушевой, Н. П. Гриценко и М. А. Мамакаева, тайп, будучи родовой группой, был необходимой и логи¬ческой стадией прогресса в развитии идеи управления, а тукъум — естественным образованием, выросшим из-, родовой организации. Ссылаясь на «чечено-русский словарь» и выявляя социальную сущность тайповой (чеченцы) и тайповой (ингуши) организаций, Р. X. Харадзе считала их родовыми группами. По убедительному мнению Р. Л. Харадзе, ни в каких этнографических материалах тайп не употребляется в значении племени, хотя? она считает, что первоначальное значение термина сей¬час уловить трудно 18. Тем не менее, на то, что тайп являлся родовой группой, указывает управление, состояв¬шее из совета старейшин во главе с предводителем, и демократическое собрание. Причем в совет старейшин входили старшие по возрасту и состоятельные члены родовой группы; старшим выбирался и предводитель. Но что касается военачальника, то исходными данными тут считались личные качества выбираемого. Кроме того, тайпу принадлежало отличное от соседской общины родовое имя, и члены тайпа были связаны родовым религиозным культом. Поскольку развитие тайпов происходило в период военной демократии, каждый из них имел свои башни и крепости. Этот этап истории общества явно отличался от охарактеризованного Л. Г. Морганом первобытнокоммунального и являлся развитием на пути к политическому обществу 19. В дальнейшем с ослож¬нением структуры чеченских и ингушских обществ тайпы позднего порядка трансформировались в родственные-организации.
В Карачае чеченский тайп напоминали каумы. Им были присущи такие черты родовой общины, пишут В. П. Невская, Е. Н. Студенецкая и И. М. Шаманов, как «происхождение от одного родоначальника, экзогамия, пережитки родовой собственности, взаимопомощь»20. Распадавшихся каумах, по мнению авторов, ссылающих¬ся на архивные документы (ГАКК, ф. 574, оп. 1, д. 507, л. 22—37; ГАКК, ф. 774, оп. И, д. 129, л. 87), шло вы¬деление отдельных патронимии и фамилий наиболее сильных в имущественном отношении (Крымшамхало-вы, Дудовы, Карабашевы) и расслоение внутри самих тукъумов — патронимии. Они приводят пример выделения из фамилии Крымшамхаловых атаулов Ачахматовых, Байчоровых и др. У карачаевцев в XIX в. кромефамильных тамг имели место та«же тамги родовых: групп: адурхаевские, будияновские, наурузовские и тра-мовские. И в Чечне, и в Карачае в тайпы и каумы неба принимали пришлых и их потомков, ясак и потомков лиц, захваченных в свое время в плен. Отними к^льно этих ка¬тегорий В. П. Невская, Е. Н. Студенецкая и И. М. Шаманов замечали, что они считались в селе «чужаками» на том только основании, что «сами и их предки были захвачены или куплены вне Карачая». И чтобы быть принятыми в число коренных, они шли на искусствен¬ное родство и меняли свои патронимические имена на имена считавшихся исконными родственных групп.
Превратившиеся после политического переворота у демократических народностей адыгов в политические союзы, «братства» в своей первоначальной основе были кровнородственной организацией, ведущей начало к роду. Социальные факторы, как свидетельствовали материалы европейских авторов, развили адыгские «братства» и феодальные объединения, разъединили их членов в территориальном отношении, утвердили искусственное родство и т. д. По данным М. Аутлева, Е. Зева-кина и А. Хоретлев,а в XVIII — первой половине XIX в. «родовые группировки, расселенные в разных, часто отдаленных местах, утратив хозяйственное и территориальное единство, не утрачивали некоторого идеологического единства». В них в остаточной форме сохранялись многие такие древние родовые отношения и порядки, как экзогамия, родовая взаимопомощь, кровная месть и т. д. «Братства» помогали своим членам в уплате различного рода штрафов за уголовные преступления, калыма, в приобретении приданого. М. Аутлев, Е. Зевакин и А. Хоретлев приводят факты сохранения родовых пережитков в Адыгее 50-х гг. в форме остатков патронимии. По их сообщению, такие дворы родственных семей исчисляются десятками2I. Близок к этим высказываниям и Л. И. Лавров, указывающий, что «абазинский быт сохранил следы деления рода на патронимии и большие семьи»22. Точно так же и в Карачае, уже расселившись на разной территории, члены каумов не забывали о сво¬ем родовом происхождении и имени.
Создание и развитие патронимической организации относится к дофеодальному времени, к эпохе военной демократии, и генезис ее был обусловлен общественно-исторической необходимостью. Процесс дифференциации и экономического развития распадавшегося пеовобытно-го общества шел через родственные организации, а наиболее живучие отношения родового быта переносились на патронимии и территориальные формы общественного устройства, трансформированные затем в классовых обществах. Патронимия была как бы продолжательницей рода, сохраняя до недавних времен представление о единстве происхождения и солидарности своих членов, выражаясь в частичном хозяйственном единстве семей, входящих в нее. При том уровне производительных сил, при той сложной обстановке переходного этапа и по таким причинам, как коллективное землевладение и зем¬лепользование родственных семейных общин, переплетение всяческих интересов, нельзя было обойтись без общественного и идеологического единства. Она стала необходимой формой социально-политической организации людей. И главное: пока не сформировалась окончательно соседская община, нужна была форма организа¬ции, способная отразить интересы отдельных семейных общин. Таковой и оказалась патронимия, общественно-историческая значимость которой и предопределила пра¬во на прочное утверждение.
Известно, что возникновение многих патронимии про¬исходило еще в конце XIX — начале XX в., на глазах стариков-информаторов, да и некоторых авторов этого времени. Как показал это еще М. О. Косвен, патронимия могла образоваться в результате .как распада большой семьи, так и разрастания малой семьи. Первоначальными формами патронимии у народов Кавказа были наиболее близкородственные группы семей разделившихся родных братьев. Это означает, что после сегментации семейных общин образовывался коллектив уже дочерних семейных общин, сохранявших в той или иной мере и форме хозяйственное, общественное и идео¬логическое единство и носивших общее патронимическое, т. е. образованное от собственного имени главы разделившейся семьи, наименование. Именно поэтому данная организация и была названа М. О. Косвеном патронимией. Первоначальную форму патронимии у народов Северного Кавказа в некоторой степени напоминает наиболее близкородственная группа семей родных братьев, широко распространявшаяся и в XIX — начале XX в. Общее между ранними и поздними патронимиями заключается в степени родственной близости семей. Так, при сегментации патриархальных семейных оощин н разделах больших семей отцовского типа более четко сохранились тесные связи, чем в патронимической организации вообще. Иными словами, в наиболее близкородствен¬ную группу семей входили потомки, вышедшие из одного очага и имевшие непосредственное отношение к семьеродоначальнице. Внутри каждой патронимии могли возникать подобные группы семей. Их могло быть столько, сколько насчитывалось у разделившихся братьев сыновей, т. е. в зависимости от того, какой была семья. Разраставшиеся патронимии усложняли свою структуру. Сначала это были семьи разделившихся братьев, со временем они превратились в отдельные ветви и многочисленный патронимический коллектив. Они состояли из все более далеких родственников, которых объединяли остатки прежней коллективной собственности (зе¬мельные угодья, водяные мельницы, сложные сельскохозяйственные орудия, отдельные дорогостоящие пред¬меты домашнего обихода и т. п.), некоторые коллектив¬ные виды работ (пахота, сенокос и уборка урожая, строительство жилых и хозяйственных сооружений и т. д.), родственная солидарность и идеологическое единство, представление о происхождении от общего-предка, круговая порука, кровная месть, наличие общих патронимических кладбищ и святынь и др. Среднее чис¬ло семей патронимии колебалось от 3—4 до 20—30. Она могла состоять из больших семей, больших и малых и только из малых. Так, в Дар-Кохе Северной Осетии имела место подобная патронимия Дигуровых, состояв¬шая из больших и малых семей Хасана Гагоевича, Михаила Батчиевича, Дро Батчиевича, Бадзи Караевича, Тего Багаевича и других, всего 19 семей23, в Лезгоре — Бериевых, в .которую входили семьи Дзица Анзаговича, Оразби Дозциевича, Эльбуздуко Айзеновича и других, всего 11 семей24. Патронимия Бицуезых (Догужоково) состояла из больших и малых семейных коллективов Тура Долтуковича, Али Долтуковича, Маши Орнгиевича и Луко Оригиевича 25. Смешанными были патронимии у Кармовых (главы семейств Казылбек Мастафович, Ис-маил Шуович, Канамат Кулович, Бат Мазанович и т. д.) и у Думановых (главы семейств: Шупаго Исмаилович, Шухаип Исхакович, Мисост Исмаилович, Асхад Шуович и т. д.) из Кармовской общины. Патронимии из ма¬лых семей часто встречались в Кабарде. В Жанхотовском обществе таковой можно считать патронимию Бузиевых, в Атажукинаком — Кумыковых, Хацуковых, Шо-геновых и т. д.
Патронимические связи и у кабардинцев, и у балкарцев были самыми различными — по месту проживания (т. е. территориальные), экономические, общественные, идеологические. Понятно, что территориальная общность патронимии была тем большей, чем ближе по кро¬ви была родня. Семьи, разделившиеся между собой совсем недавно, обычно непосредственно соседствовали друг с другом. Дворы их располагались смежно и первое время даже не всегда разгораживались заборами. А если и разгораживались, то в заборах делались проходы, перелазы и т. п. Однако и тогда, когда патронимия разрасталась, входившие в нее семьи сохраняли общ¬ность проживания, образуя собой собственный квартал в селении (хьэблэ — у кабардинцев, тийре — у балкарцев). Теперь примыкавшие друг к другу дворы ближай¬ших родственников становились как бы гнездами внутри квартала, населенного более далекими родственниками. То есть характерным признаком патронимии как организации, без которого немыслимо было ее существование, являлся принцип компактности поселения и общность территории. Образованию родственных кварталов способствовали как раздел больших семей и компактность расселения новых дочерних семей, так и характерный для Северного Кавказа хуторской тип поселения. Естественно, что разрастание родственных семейных коллективов влекло за собой превращение отдельных дворов в кварталы селения, заселенные несколькими (от 2—3 до 10—15) семьями, носившими общее семейно-патроними ческое наименование. Поквартальный принцип расселения семей патронимии имел место в населенных пунктах Кавказа еще в XIX — начале XX в.
Судя по посемейным спискам Кармовского сельского общества, патронимические кварталы четко проявлялись здесь в 1886 г.27. Обращают на себя внимание кварталы Кармовых, Думановых, Кашежевых, Куготовых, Камбиевых, Вороковых, Дзамиховых28. При этом кол¬лектив родственных семей Кармовых состоял из 12 семей, включавших 92 человека, Думановых — 10 семей {78 чел.) и остальных — по нескольку десятков человек. Наглядно патронимия проявляла себя в Клишбиево и Лескене 29. Выделялись соответственно семьи таких фа¬милий, как Дышековы, Бекуловы, Шуруховы, Жамбе-ковы, Тенгизовы, Шугуновы, Хаевы, Чабоевы, Калоевы, Тайоаевы. В основном патронимии 'были подобны род¬ственному коллективу Хаевых (семьи Асланбека Тегае-вича, Дзанчека Масаевича, Габузы Хазбиевича, Сала-мона Дзандаровича и т. д.), состоявшему из 10 семей (67 чел.). Патронимия Дигуровых из Дар-Коха состояла из 19 семей, 132 человека; патронимия Караевых (Лез-гор)—из 11 семей, 93 человека; патронимии Боровых и Наматхановых (Фортауг) соответственно из 11 и 17 семей.
В первой четверти XX в. пос. Орсундак (Чегемская сельская община), расположенный на правом берегу р. Орсундак, состоял из девяти кварталов. Прямо у впадения этой реки в р. Чегем находился квартал Доттуе-вых из 5 дворов. Небольшая улочка переходила в квар¬тал (5—6 дворов). Точно так же от них отделялись кварталы Эльбаевых (7—8 дворов к северу от кварта¬ла Жеттеевых) и Мусукаевых (4 двора к югу от Жетте-евых). Эти кварталы можно считать окученными. Да¬лее, по направлению к верховью р. Орсунда'к, занимая более обширную территорию и отделяясь оврагами и пологими склонами, один за другим следовали кварта¬лы Баразовых (4 двор-а), Теппеевых (6—7), Чегембае-вых (4) и Гыллыевых (3—4).
Поквартально располагались тукумы в сел. Булун-гу (также Чегемская сельская община), которое в основ¬ном занимало правый берег р. Чегем, если не считать нескольких дворов Байсултановых, разместившихся на ее левом берегу. Первыми домами по-над рекой были дома Макитовых (справа от речушки Булунгу-суу), Ак-кизовых, Тапасхановых и Кюйгеновых, представлявших собой один тукъум. За дворами Макитовых находились нъыгъыш и мечеть, от которых отходило несколько улочек, отделявших кварталы Атакуевых, Аккаевых, Жара-шуевых, Аппаевых, Геттуевых, Оарбаевых, Этезовых, Кулиевых и еще квартал Аккизовых.
В Хуламо-Безенгийеком ущелье на месте уже разрушенного пос. Хулам (Холам) с помощью нескольких старожилов, ныне живущих в сел. Безенги (Бызынгы), нами восстановлен схематический план этого населенного пункта, в который входили кварталы Созаевых, Бозиевых, Гуртуевых, Ольмезовых, Махиевых, Чигировых, Жантуевых, Аппаевых, Таймаокуловых, Кангермазовых и др. Своеобразным было расположение кварталов в пос. Шики (Шыкы). От центра селения, где был устроен нъыгъыш, отходило несколько больших улиц, которые по порядку занимали тукъумы Хочуевых, Акаевых, Гае-вых, Шаваевых, Айшаевых, Солтэнсвых, Уяновых и Ме-чиевых. Ниже квартала Уяновых, за. Шыкы-суу, жили Кучменовы.
Четко выделялись кварталы в сел. Лац. Сначала шли 10 семей Дудаевых, затем 7 семей Тебиевых, 3 — Комае-вых, отдельно жили еще 3 семьи Тебиевых, 11 семей Дудаевых, 7 семей Тебиевых и т. д.30 Отдельными кварталами в Варце Зарамагского прихода располагались Ногаевы, Джанаевы и Гаджиевы 31.
Естественное разрастание больших семей и патронимии вело к их дроблению и выселению из пределов кварталов на новые места. Особенно интенсивно патронимические кварталы стали терять свою однородность после Крестьянской реформы 1867 г. Постепенное ослаб¬ление экономических связей родственных коллективов вело соответственно к распаду патронимических кварталов. Развитие новых общественно-экономических от¬ношений, способствовавших изменению производительных сил и вступивших в конфликт со старой коллективной формой организации труда, усиленный прирост на¬селения, сопровождавшийся сокращением свободных земель на территории патронимии и сельской формой ор¬ганизации труда, являлись в описываемый период основ¬ными причинами распада патронимии и родственных кварталов. Архивные материалы свидетельствуют: в квартале Алоевых сел. Куденетово И, состоявшем из 19 семей, поселились Шетовы, Алтадоковы и три семьи Агячевых. Более целостно в общине сохранились кварталы Кишевых, Кадыкоевых и Наурзоковых 32. В четко вырисовывавшиеся кварталы карджинских Маргоевых (9 семей) влилась семья Слоновых; в квартал Слоно¬вых — по одной семье Богазовых и Авцаговых и две семьи Хоцовых, в квартал архонских Сацоевых — Гадие-вы, Икаевы, Камарзаевы33. В патронимических квар¬талах Балкаровых, Губжоковых, Индороковых и т. д. поселились семьи Киповых, Каровых, Кертиевых, Кага-зежевых, Маремкуловых, Маировых, Теуновых в Нижне-Кожоковском 34. В Жанхотовском обществе жили семьи разделившихся братьев Мисаковых, Амчоковых, Безиро-вых, Жаноевых, Кушханашховых, Мазановых. Но в основном кварталы общества смешались. Смешанно были расселены Гучевы, Жамбиковы, Кардановы, Тлостановы, Мизоевы, Бегиевы, Балкизовы. Значительно слабее патронимия проявлялась в Мисостово. Патронимические связи здесь наблюдались лишь между семьями родных братьев (Хацуковы, Ханцевы, Ивановы, Гедгу-ровы, Хамуковы, Кардановы)37. Большей частью смешанными кварталы были в Догужоковском обществе: Дзамиховы, Бейтоковы, Гутовы, Журтовы, Захоховы, Кумышевы, Каровы, Калмыковы. В пос. Нальчикском только семьи трех фамилий на 60 семей (Амашуровы, Мишоковы и Пшигусовы) напоминали патронимические кварталы 38. А в Кучмазукино, Донифарсе и Урухе патронимии практически не наблюдались и во всем.
В конце XIX — начале XX в. родственные семьи многих патронимии были разбросаны в разных местах не только одного селения или других селений своего ущелья или соседних, но и у других народов. Это явление, по всей вероятности, объясняется, во-первых, тем, что в данный исторический период семья выступает как более самостоятельная в экономическом отношении ячейка общества; во-вторых, нехваткой земли в патронимическом квартале и селении; в-третьих, характером взаимоотношений людей в том или ином населенном пункте. Естественно, что население росло численно, и земля, по сло¬вам современников и исследователей, «дробилась на меньшие и меньшие участки». Ну а переселение семьи или нескольких семей патронимии, ее подразделений и т. п. в другие .кварталы селения или в другие селения отрывало их от родственного коллектива, разъединяло в хозяйственном и идеологическом отношении. Однако если поселение родственных семей в разных местах одного селения еще более или менее активно сохраняло родственные связи (они посещали патронимические со¬брания, оказывали друг другу материальную и мораль¬ную помощь, выражавшуюся в форме взаимопомощи и родственной солидарности), то расселение их по другим селениям, и особенно по другим районам Кавказа, разъ¬единяло эти семьи существеннее.
Нередко бывало, что из членов одной патронимии состояли целые поселки или селения. Довольно много таких населенных пунктов имелось, в частности, в Бал карий. Возникали они главным образов из-за нехватки пахотных земель в обычных селениях, образованных разными по происхождению патронимиями. Когда в разросшемся тукъуме начинал ощущаться замельный го¬лод, части семей приходилось отселяться куда-нибудь на свободные земли. Такие выселки с течением времени могли превратиться в более или менее крупное родственное поселение. Подобным образом в Черекской сельской общине возникли поселки Глашевский, Башиевский, Темукуевский и Азаматовский, в Чегемской — Байсулта-новский, Жарильги, Молаевокий и Бичеловский, в Урус-биевской — Ахм'атовский, Байдаевский, Соттаезский и другие. Иногда такие поселки возникали на месте зимовников отдельных тукъумов, со временем превращав¬шихся в места постоянного жительства.
Но чаще земельная теснота, которая стала особенно остро ощущаться в конце XIX — начале XX в., приводи¬ла к тому, что совместное проживание родственников нарушалось даже в пределах патронимических кварталов. Из-за недостатка земли для застройки домов и получения новых пахотных участков члены патронимии расселялись по разным кварталам, селениям, сельским общинам.
Оставались ли семьи одной патронимии, утратившей территориальное единство, связанными узами родства? Это, по-видимому, зависело от того, в какой степени бы¬ло утрачено такое единство. Проживая в разных квар¬талах одного селения или даже в расположенных по со¬седству селениях, родственники еще могли без особого труда поддерживать привычные отношения. Оказываясь же на значительном расстоянии друг от друга, они уже не имели возможности общаться попрежнему и если не формально, то фактически теряли связи со своей патронимией.
Экономические связи между родственными семьями касались многих сторон жизни. У кабардинцев в старину фамилии князей, тлекотлешей и многих узденей владели землей сообща, и даже в первой половине XIX в. у них существовали как частновладельческие, так и общефамильные земли. Земли, находившиеся во владе¬нии крестьян, распределялись по патронимиям, которые, в свою очередь, периодически переделяли ее между отдельными семьями. У балкарцев в совместной собственности патронимических поселков находились летние пастбища и покосные участки . У них же известна такая патронимическая собственность, как водяные мельницы, некогда поставленные главами разделившихся семей. Всей патронимии могли принадлежать также кунацкая или печь для сушки зерна и выпечки хлеба. Родня об¬ладала правом преимущественной покупки имущества, в особенности недвижимого: прежде чем совершить сделку на стороне, человек обязан был предложить ее род¬ственникам в порядке их близости. Как писал в начале нашего столетия первый балкарский этнограф М. К. Абаев, первоочередное право на покупку «земель и усадеб принадлежит родственникам по мужской линии, а затем смежным владениям». Если это правило нарушалось, родственник продавца мог выкупить имущество у покупателя в принудительном порядке. Наконец, к родне переходило и выморочное имущество, т. е. имущество человека, который умирал, не оставив прямых наследников.
Нередко воспоминание об общепатронимической собственной усматривают и в других чертах быта кабар¬динцев и балкарцев, известных многим народам мира. Это относится прежде всего к патронимическим тамгам, в которых видят доказательство былой коллективной соб¬ственности на скот. Но новейшие исследования показы¬вают, что общей собственности на скот никогда не было, а такие тамги могли возникнуть как более надежная гарантия от скотокрадства. Недаром жители неко¬торых селений клеймили свой скот княжескими тамгами, известным и далеко за пределами края. То же следует сказать об обычае, по которому у кабардинцев и балкарцев разрешалось, не спросясь, взять на время из табуна лошадь своего родственника. Здесь перед нами указание скорее не на общую собственность, а на взаимопомощь: сегодня один брал лошадь у другого, завтра — наоборот. У балкарцев народная традиция шла еще даль¬ше. М. О. Косвен приводит рассказ учителя М. О. Ма-китова о том, что в прошлом «близкие родственники приходили и брали у нас из дома все, что им было нужно, причем очень часто без всякого спроса». Возражать не полагалось: «это было бы позором перед всей родней». Думается, что и в этом случае мы имеем дело не с остатками родовой собственности, окажем, на до¬машнюю утварь или съестные припасы, а с ярко выра¬женной родственной взаимопомощью. И действительно, экономические связи в патронимии более всего проявлялись во взаимопомощи входивших в нее семей. В литературе разносторонне отражены во¬просы взаимопомощи членов патронимии, фамилии и сельской общины, зародившейся еще в родовом обществе, когда производство и потребление не могли не осно¬вываться на взаимной помощи и поддержке 44. Обычай-взаимопомощи, как бы продолжает эту мысль Г. X. Мам-бетов, был связан с хозяйственными интересами людей . В дальнейшем специфические особенности патронимии —• общность происхождения, собственность, компактность поселения — сыграли определенную роль в сохранении экономических связей членов данной организации. Как остаток родовой солидарности обычай взаимопомощи по¬влиял на экономическую жизнь общин, находя отра¬жение во всех областях быта и взаимоотношений. Эта черта, писал М. О. Косвен, особо стойко бытовала у на¬родов Кавказа даже тогда, когда патронимия испытывала уже глубокий распад. У кабардинцев и балкарцев существовала не только родственная, но и соседская взаимопомощь, но родственная была более обязательной. Отказ в помощи соседу расценивался как неподобаю¬щий поступок, отказ родственнику, в особенности близкому,— как вдвойне безнравственный.
Усиливающийся распад больших семей, недостаточ¬ная их экономическая мощь, слабое развитие произво¬дительных сил и т. д. заставляли образовавшиеся малые семьи, более слабые в экономическом отношении, объ¬единяться в производственные коллективы. Помощь ока¬зывалась при многих видах хозяйственных работ и обременительных семейных тратах, путем объединения трудовых усилий и в одностороннем порядке — нуждавшим¬ся или потерпевшим бедствие. Проявление находили са¬мые разнообразные формы взаимопомощи: на пахоте и уборке урожая, при постройке нового дома, при женить¬бе и на похоронах, во время общесельских работ (например, при строительстве мостов, создании ороситель¬ных систем, устройстве дорог).
Наиболее распространенная взаимопомощь — при сельскохозяйственных работах отличалась по степени участия в ней общинников, она могла включать и всех трудоспособных членов поселка, и часть их — в зависимости от объема работы и ее сроков. В ней участвовали равные по трудовым возможностям семьи, родственные или соседские хозяйства. Родственники могли помогать друг другу при пахоте, соединяя рабочие руки, тягло¬вый скот и сельскохозяйственный инвентарь или просто стремясь уложиться в более сжатые сроки. То же бывало при уборке урожая, обмолоте, сеноуборочных работах. В трудных экономических условиях сельской жизни того времени крестьянам приходилось объединяться по 3—4 семьи. «Суть этого объединения заключалась в том,— читаем у 3. Д. Гаглойти,— что во время пахоты крестьянские дворы объединяли рабочий скот и сельскохозяйственные орудия. Участники «цадис» получали количество рабочих дней пропорционально участию в нем рабочей силы, рабочим окотом и инвентарем». Это давало возможность той или иной семье восполнять недостаток в рабочей силе, сельскохозяйственном инвентаре или рабочем скоте путем взаимной ссуды. К примеру, семья обладала пахотным участком и посевными материалами, но у нее могло не быть рабочего скота. У другой семьи — земли мало или совсем нет, а орудия труда и скот имелся.
Производственная взаимопомощь чаще всего касалась группы близкородственных семей, хотя обществен¬ное и идеологическое единство сохранялось в пределах всей патронимии. Однако при сельскохозяйственных работах могли объединяться и представители разных структурных единиц чужих патронимии, если их земли располагались рядом. Объединялись на разное время, в зависимости от договора обрабатывалось соответствующее количество земельных участков.
Более устойчиво элементы коллективной организации труда проявлялись в выпасе скота, чем в земледелии. Такие трудоемкие работы, как стрижка овец, обработка шерсти, валяние войлоков, также требовали совместных усилий. Поэтому патриархально-общинные традиции находили свое отражение и в совместном выпасе овец и формах пользования пастбищами. Коллективный метод организации выпаса скота был наиболее устойчив и эффективен, во-первых, потому, что не все владельцы имели возможность пасти и ухаживать за своим скотом, и, во-вторых, в связи с тем, что в конце XIX — начале XX в. у горцев насчитывалось очень мало общинных пастбищных участков и те были не самые лучшие. Все остальные принадлежали зажиточным слоям населения.
Трудовые сообщества по выпасу скота часто органи¬зовывались не на равных правах, поскольку имущественная дифференциация семей патронимии и отдельных тукумов в селениях в этот период значительно усили¬лась. Наиболее распространенной в организации выпаса овец была форма, при которой экономически слабые хозяйства присоединяли свои отары за определенную сумму к отаре наиболее зажиточной семьи, чужой патронимии или князя. Для выпаса скота, отмечается в этнографических очерках «Народы Кавказа», объединялись вместе 3—4 двора, которые часто были вынуждены арен¬довать земли у таубиев и кулаков. Платили за пастби¬ща, на которых пасли скот, в зависимости от числа овец,, принадлежавших каждому компаньону.
В Кабарде и Балкарии после завершения сельскохо¬зяйственных работ для обедневших семей выделялся саджыт — десятая часть урожая и определенное количество домашнего скота и птицы.
Наряду с взаимопомощью, строившейся на родствен¬ных (патронимических) началах, в рассматриваемое время как пережиточное явление первобытнообщинных отношений существовала взаимопомощь, основанная на территориальном принципе (соседская взаимопомощь). Но эта последняя по сравнению с помощью в пределах патронимии, в которой должен был принимать участие каждый родственник, не была строго обязательна. Хотя во вновь образовавшихся поселениях она была вызвана объективными причинами — работой, проводимой «в за¬ранее определенные и тщательно соблюдаемые сроки». Обстоятельства требовали от односельчан помогать запаздывавшим в пахота, уборке урожая и других сельскохозяйственных операциях.
Широко распространена была и односторонняя коллективная помощь, когда необходимо было выполнить ту или иную работу в сжатые сроки, а семья была не в состоянии справиться с ней самостоятельно (изеу — у балкарцев, шыхьэху — у кабардинцев). 3. Н. Ванеев, 3. Д. Гаглойти, М. В. Кантария, А. X. Магометов, А. И. Робакидзе, Т. Чикованн основательно охарактери¬зовали в своих трудах такую срочную коллективную помощь нескольких хозяйств одному, оказываемую во время сбора и перевозки сена с гор, строительства дома и хозяйственных сооружений, при чистке и чесании шерсти и других видах работ. Эти виды взаимопомощи де лились на мужские и женские, хотя четкого разграничения, естественно, не могло быть. Мужчины помогали при постройке дома, хозяйственных сооружений, стрижке овец и т. д., а женщины — при обработке шерсти, валянии бурок и войлоков, процесс изготовления кото¬рых требовал определенного числа рабочих рук. Пои постройке нового дома мужчины помогали подвозить материал и строить, женщины участвовали в обмазке. При этом в одних случаях, как при пахоте или выпасе скота, учитывался и оценивался вклад каждого, в других, как при уборке урожая или стрижке овец, только ожидалась ответная помощь. Такая помощь основывалась на до¬бровольных началах, но в обществе было принято всем участвовать в подобных мероприятиях. Коллективный труд способствовал укреплению солидарности общинни¬ков. Взаимопомощь начиналась объявлением одной из семей родственникам и соседям о начале какой-то ра¬боты и просьба о помощи. По окончании такой работы хозяева и их ближайшие родственники кормили всех помощников обедом. Это дало некоторым авторам осно¬вание утверждать, что бедные работали у богатых за такое угощение. Трудовая взаимопомощь и действительно подчас превращалась в средство эксплуатации широких слоев населения зажиточной верхушкой общества. Но это не значит, что она, как правило, сводилась к по¬добной эксплуатации. Крестьяне работали и у богатых, и у бедных— такова была народная традиция.
Оказывая помощь соседу, люди знали, что в случае необходимости к ним тоже придут.
Сельчане оказывали помощь разорившимся соседям, вдовам с малолетними детьми. Вдовам, больным, одино¬ким старикам, людям, разорившимся из-за падежа скота, помогали безвозмездно, но 'каждый понимал, что когда-нибудь он сам или его близкие могут оказаться в таком же положении. В. П. Невская отмечает, что в случае несчастья с одним из родственников весь род должен был оказать пострадавшему помощь. Одной из форм взаимопомощи односельчанам, впавшим в нужду, как пишет 3. Д. Гаглойти, была сугубо доброволь¬ная помощь (особенно со стороны соседей)48. По словам информаторов, «люди исходили из мотивов совести».
Н. Я. Динник, подробно ознакомившись с бытом горцев, приходит к выводу, что в их обществе нет нищих, чему способствовали родственная солидарность и обычай взаимопомощи. В начале 80-х гг. XIX в. М. 3. Ки-пиани, по служебным делам посетивший горные районы Северного Кавказа, писал: «Нельзя не удивляться, например, тому, что среди осетин вообще ни в Закавказье, ни на Северном Кавказе нельзя найти нищего». Развитие же взаимопомощь и поддержка получили еще раньше — в роде. В характеристике родовой общины 3. Н. Ванеевым читаем: «В родовой общине существует прекрасная «организация» социального обеспечения: в случае дряхлости или потери трудоспособности человек переходит на попечение и иждивение своего ближайшего родича. К нему же переходит его имущество. Этим объясняется отсутствие нищих у осетин: нищий, прося¬щий милостыню, здесь — явление совершенно исключительное». Подобные факты в свое время были известны и народам Западной Европы. Солидарность и взаимо¬помощь многие народы считали явлением вполне естественным и придерживались порядков, существовавших еще в роде.
Родственники помогали друг другу при всех важных событиях семейной жизни. Уже при рождении человека на свет, когда по этому поводу устраивался праздник, родня преподносила семье подарки, участвовала трудом и продуктами в устройстве угощения и т. п. То же происходило и при таких обрядах, связанных с первыми годами жизни ребенка, как укладывание в ко¬лыбель, «развязывание ног», первая стрижка волос, обрезание —суннет.
Не оставалась родня в стороне и при женитьбах и замужествах. Обычно близкие родственники посильно помогали семье жениха в уплате калыма и устройстве свадьбы. Если кто-либо из молодых членов карачаевской патронимии или фамилии собирался жениться, то род¬ственники помогали сбором скота. То же самое, по данным Н. А. Караулова, касалось и девушек, которым члены тукъума для берне и приданого собирали одежду, утварь и даже скот52. Порядок выплаты калыма восхо¬дит к первобытнообщинному строю, когда за невесту выплачивались определенные суммы, так как считалось, что род девушки вместе с ней теряет рабочую единицу, а потому это вознаграждение рассматривалось как ком¬пенсация убытка. В конце XIX в. уплата калыма сопро¬вождалась соблюдением обрядов, предписывавшихся ре¬лигией. Калым превратился в акт купли-продажи невесты. Размер его зависел от сословной принадлежности и материальной обеспеченности вступавших в брак. Рассмаривая круг плательщиков калыма, родственники учитывали степень родства представителей патронимии. Получателем калыма в обязательном порядке был глава семьи — отец или старший брат. Если же у девушки не было ни отца, ни братьев, то калым доставался ближайшему ее родственнику (мужчине) или же опекуну (вос¬питателю). Кроме того, многолюдные свадьбы, 'как и лю¬бые семейные события и мероприятия, согласно устоям, требовали всяческой помощи, в частности продуктами.
Если же жених похищал невесту, и с него «за бесче¬стье» требовали повышенный выкуп и к тому же штраф53, угрожая в противном случае кровомщением, родственники тем более не жалели средств. По рассказу одного из жителей сел. Старый Урух в 1910 г. его бед¬ный односельчанин Т. Паритов украл девушку. Ее родители на брак не согласились. Тогда двоюродный брат похитителя внес большую часть калыма, троюродный брат взял на себя расходы по свадьбе, другие родствен¬ники помогли в обзаведении хозяйством.
Участвовала родня и в выдаче приданого, так как бедное приданое рассматривалось как бесчестье, не только для самой невесты, но и для всех ее близких.
Важную роль играла взаимопомощь при похоронах и поминках. С ними были связаны большие расходы на захоронение, раздачу съестных припасов беднякам, угощения, жертвоприношения скотом. Кроме того, в до¬ме умершего в течение трех дней не полагалось .гото¬вить пищу, и многочисленных приезжих кормили близ¬кие семьи умершего люди. Характеризуя эти обычаи, кавказовед Г. Ф. Чурсин писал, что «родственники при¬нимали участие в расходах на похороны и поминки, нередко берут на себя и всевозможные хлопоты, связан¬ные с устройством поминок, и прочее».
У народов Кавказа существовала и такая форма по¬мощи, как взаимные одолжения. В. Я. Тепцов подробно зафиксировал в Балкарии факт сохранения элементов былого хозяйственного и экономического единства семей одного рода, подразумевая тукъум — патронимию. Он ссылался на такие порядки этого института, по которым родственнику или даже просто односельчанину позволя¬лось, в случае необходимости, взять взаймы сено из стога, коня для поездки, не спрашивая на то разрешения хозяина. «Нуждающийся,— пишет В. Я. Тепцов,— воров¬ски ловит первую попавшуюся ему лошадь, седлает ее, едет. Потом, по миновании надобности, лошадь возвра¬щается на то место, откуда взята»55. Но уже в первой четверти XX в. в «Материалах по обозрению Нальчикско¬го горского суда Терской области», собранных Н. А. Аги¬шевым, сообщалось, что в 1912 г. этот обычай обязывал пользующегося им предупреждать об этом соседей, ина¬че это могло рассматриваться как воровство .
Отголоском родовых отношений было посещение жи¬телей одного селения или поселка (даже не родственников) друг друга как по приглашению, так и без него. И для этого необязателен был серьезный повод. Как пи¬сал В. Я. Тепцов, «зарезал кто-либо барана—к нему являются незваные гости, и хозяин обязан разделить с ними трапезу. Его при этом не приглашают даже сесть за общий стол: он молча садится сам, как в собственной семье... Приехал кто-либо с базара и привез что-либо съестное, лакомство — незваные гости и тут, и опять угощение с сообщением новостей»57. Но автор многого не понял из жизни горского населения, что вполне есте¬ственно для приезжего, не знавшего психологического склада народа, древних традиций, не владевшего язы¬ком. Так, по его информации, если соседу привезли с коша молочные продукты .которых, положим, не было в данный момент в соседнем доме, просить считалось неприличным. Нужно было пойти в гости и там поесть. Несомненно, что это ошибочно, более того — смешно. Во-первых, если родственнику или соседу, жившему ря¬дом, что-либо приносили или привозили, он всегда де¬лился, а во-вторых, соседям достаточно было сказать, что им нужно то-то и то-то, как тут же просьба выпол¬нялась.
Ряд пережитков первобытнообщинных отношений и признаков, характерны для социального и идеологиче¬ского единства членов патронимии, просматривается у дореволюционных авторов при описании охоты и поряд¬ков, связанных с ней: охотник, которому повезло, всегда делился с родственниками и односельчанами; младший уступал на охоте старшему, хозяин — гостю и т. д. Чи¬тая страницы об охоте на туров Н. Тавлинова с горцами, мы видим конкретный пример дележа добычи охотни¬ков с гостем и Н. И. Урусбиевым: «Мне и Наурузу Ис-маиловичу отложили почетные куски: сердце, печенки, почки и другие внутренности»58. В книге «Карачаевцы» В. П. Невская, Е. Н. Студенецкая и И. М. Шаманов то¬же указывают, что в Карачае, например, когда «резали скотину, то «уски мяса разносили по всем домам своего тийре»59.
К сожалению, эти благородные традиции народа, в том числе и различные формы взаимопомощи, господ¬ствовавшая верхушка использовала в корыстных це¬лях — для эксплуатации крестьянского населения. Это свидетельствовало о социальной и экономической диф¬ференциации традиционных общественных организаций. «Так, например,— пишет М. А. Мамакаев,— когда пред¬ставитель сильного тайпа приглашал на белхи, к нему обязательно должны были прийти и низкие и средние фамилии... И наоборот, когда белхи устраивал предста¬витель слабого тайпа, то сильный к нему, как правило, не приходил»60. Изменение сути равноправных отноше¬ний взаимопомощи имело место на примере кошевого товарищества в Карачае. Если в ранний период оно ос¬новывалось на объединении равных членов (патрони¬мии.— Л. М.) с одинаковыми правами, то с развитием феодализма къош нёгерлик приобрел формы завуалиро¬ванной эксплуатации.
Обычай взаимопомощи в новом качестве — взаимо¬понимания и добрососедских отношений — восстановил¬ся в послеоктябрьский период. Информатор Таукан За-нибеков из Верхней Жемталы рассказал, что когда его сосед Хадждаут Моттаев начал 'Строительство нового дома, на помощь пришли все родственники, живущие в селении, соседи. Мужчины закладывали фундамент, под¬нимали стены, делали крышу, а женщины обмазывали стены, малярничали, занимались внутренней отделкой жилища. Взаимопомощь при строительстве домов, хо¬зяйственных построек широко распространялась в Бал-карий.
В 1972 г., собирая полевой этнографический матери¬ал в сел. Верхний Баксан, мы выявили сохралившуюся форму взаимопомощи в заготовке сена. Эти работы, как правило, затеваются в свободное время — субботние или воскресные дни. Практикуемая в горах взаимопомощь основывается на добровольных началах. Обычно она за¬канчивается весельем, угощением, радостным отдыхом среди близких. Родственники и соседи помогают друг другу в радости и горе: родился ли ребенок, женился ли кто из односельчан, заболел кто-то или умер.
Судя по информации Алтуева С. Н. (1871 г. р.) из Верхней Балкарии, Геккиева Д. Б. (1888 г. р.) из Беды-ка, Есенкулова Ж. А. (1917 г. р.) из Сармаково, Испи-рова М. И. (1888 г. р.) из Кубы, Калаговой Д. X. (1892 г. р.) из Дар-Коха, Мальсагова Г. Э. (1893 г. р.) из Альтиево-Гамурзиево и других, родственники и со¬седи оказывают друг другу, особенно нуждающимся,, материальную помощь деньгами и подарками.
Гостеприимство также -было делом не одной лишь принимавшей гостя семьи, так как он считался гостем всей патронимии и плохой прием его мог бы опозорить всех. Там, где имелась одна на несколько семей кунац¬кая, родственники помогали друг другу в связанных с гостеприимством часто немалых тратах. Бывало и так, что, если гость останавливался надолго, один из родст¬венников «передавал» его другому.
Еще в середине XIX в. патронимия собирала деньги-для выкупа попавшего в плен родственника61. Но, мо¬жет быть, важнее всего была патронимическая взаимо¬помощь при выплате цены крови. Эта цена (причем не только за убийство, но и за увечье) была настолько вы¬сока, что даже состоятельная семья не имела возмож¬ности ее выплатить. Так, у балкарцев даже после то¬го, как шариат уравнял пеню за убийство в привилеги¬рованных сословиях и заметно ее снизил, она достига¬ла 1500 руб. серебром62. Поэтому значительную часть выкупа за кровь, как писал Н. Ф. Грабовский о кабар¬динцах, приходилось платить родне, но она же и полу¬чала часть цены крови одного из своих63.
Общественное единство патронимии проявлялось пре¬жде всего в наличии ее общепризнанного главы. У ка¬бардинцев это был нэхъыжь —старший или тхьэмэдэ — главный, у балкарцев тукъум башы — глава тукума. Глава патронимии являлся самым старшим по возрасту и уважаемым в ней лицом. С ним полагалось советовать¬ся во всех важных случаях жизни. К его мнению при¬слушивались при разделе больших семей, заключении' брачных союзов, раскладке платы за кровь, при прода¬же и покупке земли и т. п. Обычно он же был третей¬ским судьей, медиатором в конфликтах между отдель¬ными семьями. Неуважение и непослушание по отноше¬нию к «ему не допускались: за это, по словам стариков-кабардинцев, родственники могли побить и даже изгнать из селения .Его обязательно приглашали на все семей¬ные и патронимические праздники, и он занимал там место во главе стола. Когда кто-нибудь в патронимии резал скот, ему приносили почетный кусок мяса, варе-лую баранью голову и т. д. Если дело того требовало, то в доме нэхъыжь или тукъум башы собирались ста¬рейшины патронимии, преимущественно главы входив¬ших в нее семей. Среди женщин такую же роль, как он среди мужчин, играла его жена. К ней обращались за советом и с просьбами, к ее посредничеству прибегала при ссорах, во время праздников она распоряжалась собравшимися женщинами.
Большое консолидирующее значение для патронимии имело кровомщение. В первой четверти XIX в. С. М. Бро-невский отмечал, что у кабардинцев «между простым •-народом за убийство откупаются деньгами, вещами, скотом, смотря по условию, ко князья и уздени редко соглашаются на денежную пеню и требуют кровь за кровь. В таких случаях кровомщение переходит от от¬ца ik сыну и продолжается беспредельно, пока не при¬ищут средства к примирению враждующих сторон»64. Однако и в крестьянской среде кровная месть заменя¬лась выкупом не всегда, к тому же мы ви¬дели, что уплата и получение пени также способство¬вали поддержанию родственных связей. К концу XIX в. круг мстителей и ответчиков за кровь не без влияния •шариата сузился до ближней родни (например, айы-рылтъан къарындаш — у балкарцев), причем наблюда¬лась тенденция к дальнейшему ограничению тех и дру¬гих. В целом же у кабардинцев и балкарцев, вероятно, -в силу большей развитости их общественно-политическо¬го строя, кровная месть не была так распространена, как в центральной части Северного Кавказа. По словам одного из бытописателей балкарцев, кровомщение у них «не принимает таких широких размеров, какие оно при¬нимает у ингушей, чеченцев и осетин, и его нетрудно 'предупредить, склонив кровников ж примирению»65.
Единство патронимии воочию проявлялось тогда, ког¬да ее члены или, по крайней мере, их значительная часть по самым различным поводам собирались вместе. При всех видах взаимопомощи семья, у которой на этот раз работали, устраивала угощение, и тогда родня общалась за накрытыми столами. Собиралась родня и по случаю таких праздничных событий в жизнь семьи, как рождеяие ребенка, его обрезание — суннет и особенно свадь¬ба. Совершенно обязательным считалось присутствие всех родственников на похоронах; для участия в них приезжали даже из дальних селений. Полагалось, чтобы при приеме гостя, в особенности почетного, в кунацкую приходили и уважаемые родственники хозяина. К числу поводов для родственных сборищ принадлежали также и такие, как примирение кровников, выздоровление по¬сле тяжелой болезни, возвращение из заключения ил» ссылки, из набега или с войны и т. д. В верхушечных слоях населения еще одним подобным поводом было воз¬вращение домой сына после окончания его воспитания у аталыка. Календарные сельскохозяйственные праздни¬ки (начало и завершение пахоты, выход на сенокос, стрижка овец) имели общесельский характер. Но они1 нередко отмечались и отдельными сельскими квартала¬ми, а так как последние зачастую были патронимиче¬скими, на эти праздники также собиралась родня.
Экономические и общественные связи между семья¬ми одной патронимии были закреплены идеологически — осознанием общего происхождения и кровного родства. Имелись и 'Некоторые черты общего религиозного куль¬та. Здесь надо учитывать, что патронимия выступала как бы в двух лицах. В качестве экономической и обще¬ственной единицы она объединяла группу семей, вклю¬чая и пришедших в них со стороны женщин. Тем самым она была своего рада небольшой общиной, входившей в большую — сельскую — общину. В качестве же идеоло¬гической общности она объединяла ядро такой груп¬пы — родственников по мужской линии, включая жен¬щин, ушедших из нее с выходом замуж66. Тем самым она была группой потомков одного предка, входившей в более широкую родственную общность — фамилию. Из¬древле у людей выработались естественная тяга к обще¬ственной взаимосвязи, солидарность и идеологическое единство родственников по крови. В глазах обществен¬ного мнения недопустимым считалось не знать историю и генеалогию своей фамилии, не стремиться к тому, чтобы родственники по крови не знали друг друга, не стреми¬лись к единству и не поддерживали в сложных жизнен¬ных ситуациях. В последние годы в республике оживи¬лась традиция фамильных сходов, возрос интерес моло¬дежи к истории своих предков, родовой земли. Подоб¬ные сходы были организованы Жабоевыми на месте бывшего однофамильного пос. Жабоевский в Хуламо-Бе-.зенгийском ущелье, Атабиевых в Усхуре, Теппеевых в Безенги, Теммоевых в пос. Курму, Мусукаевых в Орсун-даке, Ахобековых в В. Кур«ужине, Теуниковых в Н. Кур-пе, Тхашоковых в Каменномостском и многими другими фамилиями. Так, в жаркий июньский день 1991 г. в Ху-ламо-безенгийском ущелье у башни, известной как Жа-боевская, появились люди. Это были потомки некогда процветавшего рода, жившего в этом красивом сооруже¬нии,— Жабоевы, которых сегодня можно встретить во ,-многих населенных пунктах Кабардино-Балкарии. Полу¬разрушенная башня напоминала о своем величии и о когда-то важном стратегическом положении в ущелье. Здесь жил древний род. Одному из авторов книги при¬ходилось уже писать о башне Жабоевых и ее трагиче¬ской истории в статье «Жабо къала» (Коммунизмге :жол. 1976. 13-гю ноябрь. № 228) и в книге «Б-алкарский тукъум» (Нальчик, 1978. С. 67). А история коротко та¬кова: в башне жил процветающий род. Ему принадле¬жали тысячи овец « не один табун лошадей. Немало со¬седей зарилось на это богатство. И вот однажды хитро¬стью и вероломством башня была захвачена, мужчины уничтожены, богатство разграблено. Но напрасно дума¬ли грабители, что с башней и ее обитателями покончено навсегда. Когда это случилось, одна из молодых женщин этого рода находилась у родителей в Черекском ущелье, где через полгода у нее родился ребенок , которого на¬звали Жабо. Став совершеннолетним, Жабо возвратил¬ся в Хуламское ущелье и поселился рядом с башней, своим родовым гнездом. Прошли десятки лет, и здесь стал процветать поселок Жабоевых: появились доброт¬ные жилища, был наложен быт, увеличивались отары овец и стада «рунного рогатого скота. Добрые отноше¬ния с соседями — усхурцами, хуламцами, безенгиевца-ми, будни сельчан с праздниками и печалями, суета до¬мохозяек и смех многочисленной детворы вроде бы не предвещали ничего трагического. Но наступил черный -март 1944 года, когда в поселок, который сиротливо ждал своих джигитов с фронтов Великой Отечественной войны, пришла новая беда: выселение из родных мест в неведо какие края...
Прошли долгие и мучительные годы. Восстановлена была справедливость в отношении репрессированных на¬родов. И опять вернулись Жабоевы к могилам своих предков, корню своего генеалогического дерева — башне Жабоевых.
В Камлюково на фамильный сход собрались 53 се-шьи Канкуловых. Они были представлены 23 семьями Канкуловых из Кубы, 25 — из Нальчика, 5 — из Псы-тансу. Тамадой застолья был восьмидесятивосьмилетний Хажпаго Канкулов, проживающий в настоящее время в Кубе. Долго, но образно и красиво говорил Хажпаго о земле родоначальника своей фамилии Канкуле, истории •его жизни, дошедшей к потомкам благодаря древней традиции горцев почитать предков, о прославленных сво¬их предках силачах, мудрецах, охотниках, кузнецах, на¬родных сказителях и певцах. И кончил словами, обра¬щая внимание на множество детишек, крутившихся здесь же: «Род наш древний и знатный и славен был джиги¬тами, их благородными и достойными адыгов делами. Пусть и эти молодые побеги пойдут в своих предков Канкуловых!» Из рассказа Хажпаго нас заинтересовало фамильное предание Канкуловых, которые восходят, по словам аксакала, к роду уорков Шогемоковых. Десять поколений назад, гласит предание, то ли в Чегеме, то ли в Лечинкае жил Хасанбий Шогемоков с пятью сы¬новьями. На одном из крупных праздников младший из •сыновей пригласил на танец прислугу, чем оскорбил достоинство уорков. Началась вражда между феодаль¬ными фамилиями, в результате которой были уничтоже¬ны все мужчины Шогемоковых. Одну из невесток Шо¬гемоковых, которая была в положении, ее родственни¬кам удалось увезти в Абхазию, где при родах она скон¬чалась. Семья, которая ее приняла, ничего не знала о ней, но оставила у себя на воспитание родившегося ре¬бенка. Назвали его Канкулом (къан — гость, къул — кровь—Перевод рассказчика). Родственники матери приехали к нему, когда он уже был семейным челове-жом, и поведали ему историю его семьи и фамилии. Уми¬рая, Канкул завещал двум своим сыновьям вернуться на родину в Кабарду, что они и сделали. Старший посе¬лился в Кубе, младший — в Камлюково.
В середине октября 1990 г. и в начале августа 1991 г. в аул Шыкъы съезжался род Гаевых. По мнению ста¬рейшины рода Гергока Гаева и других старших членов фамилий, цель этих сходов — познакомить молодежь рода с историей земли их предков, сблизить родственни¬ков, передать детям и внукам эстафету поколений. На этом сходе решено было открыть фонд Гаевых, чтобы каждый член рода мог «рассчитывать на помощь фонда и в горе и в радости», и перечислить от фамилии Гае¬вых на счет строительства памятника жертвам репрес¬сий 1500 рублей.
Многочисленным (более тысячи человек) был сход Кунашевых в Кызбуруне III. Сюда съехались Кунашевы со всей республики, и больше всего из Н. Куркужина, Б'а'ксаненка, Лесжена, Адыгеи. Открыл встречу старей¬шина рода Махмуд Кунашев, говоривший о воссоздании генеалогического древа рода, о необходимости поддер¬живать родственные связи и чтить память своих пред¬ков. Другой представитель старшего поколения этого древнего и славного рода рассказал о наиболее изве¬стных своих родственниках — ученых, врачах, учителях, сообщил интересные данные о целом селении Кунаш в Турции.
Универсальными чертами кабардинцев и балкарцев на всех этапах их развития, как уже отмечалось, были естественная тяга к общественной взаимосвязи, соли¬дарность и идеологическое единство родственников по крови. Уже со времен усиления патриархальной роли мужчин в обществе, стремления к восполнению потом¬ства и наследования собственности происходит закреп¬ление кровно-родственной связи в сохранении памяти о единстве своего происхождения, общем эпониме. Отсчет родства по поколениям мужской линии знаменует нача¬ло истории фамилий. Исторически менялись и наимено¬вания антропонимов: от родовых и личных имен, про¬звищ, наименований по месту рождения, роду занятий, социального положения к фамильным наименованиям и, наконец, современным фамилиям. Важное связующее звено в этой структурной системе, фамильные наимено¬вания прочно утверждаются в связи с необходимостью отличить людей с одними и теми же именами, но из раз¬ных семейно-родственных и соседских объединений. К ним начинают добавлять имя или прозвище отца и ро¬доначальника всей родственной группы. Каждый чело¬век, естественно, приобретал кроме личного имени и отче¬ства, указывающих на то, чей он сын или дочь, еше и имя эпонима, идущее от родоначальника. Система на¬именования закреплялась окончательным утверждением социального статуса членов общества. Поэтому, знако¬мясь с архивными документами, составленными чинов никами царской администрации, приходится удивляться их наивности: они считали, что у народов Северного Кавказа фамилии до их присоединения к России отсут¬ствовали.
Неопровержимым доказательством древности адыг¬ских и карачаево-балкарских фамилий является и по сей день ревностное отношение наших народов к генеало¬гиям и историям своих фамилий.
Редко кто из мужчин еще совсем недавно — это счи¬талось недопустимым в глазах общественного мнения — не знал семь и более поколений своих предков и фамиль¬ное предание. Необходимость этого была связана, кро¬ме того, и с культом предков, которых почитали, кото¬рым поклонялись и по которым сверяли свою жизнь, по¬ступки, действия. Считалось, что души умерших незримо присутствуют рядом с живыми, наблюдают за их жизнью, оберегают от бед и болезней, помогают в обы¬денных и хозяйственных делах, но бывает, что за те или иные проступки наказывают. Это под их негласным контролем люди добросовестно отправляли поминки, почитали места захоронений умерших, кровью за кровь мстили обидчикам.
И все же вопросы происхождения и истории кабар¬динских и балкарских фамилий оставались вне поля зрения ученых, почти отсутствуют материалы в Государ¬ственных архивах, а главное вместе со старшим поколе¬нием исчезает и память об этом.
Между тем рассказы старожилов свидетельствуют, что исторически складывавшаяся система наименований запечатлела многогранные процессы политического и социально-экономического развития Кабарды и Бялка-рии, различные факты социального расслоения горских •обществ, сложную, но исключительно богатую традици¬ями и культурой историю наших народов.
Так, фамильное предание Джатоковых повествует о том времени, когда военные столкновения и феодаль¬ная рознь между разными родами адыгов и другими народами Северного Кавказа считались обычным делом, когда один род мог завоевать и закабалить другой и что в одном из сражений между двумя родами победителя¬ми стали вооруженные мечами — джатэ.
Согласно логической семантике и истории, близкой фамильному преданию Джатоковых, родился образую щий одну грамматическую категорию фамильный знак Гятовых — Джатэ.
Вполне определенно, что периоды военной демокра¬тии и феодализма оставили память адыгам и балкар¬цам в фамильных именах героических нартов и просто¬го народа — Бадиноковы, Нартовы, Сосруковы, Рачы-кауовы, ТемиркЗ'Новы, Бекболатовы, Батыровы и в ма¬териальной культуре — Хуновы, Гоншарыховы. Фами~ лия Хуновых происходит от слова «хъун», что означает старинное название ложки, фамилия Гоншарыковых (Гуэншэрыкъхэ) связана с тем временем, когда адыги носили специфическую обувь.
Только в феодальный период могла возникнуть фа¬милия «Желетежевых» — «опередивший односельчан»,, и связана она была с обычаем одаривания, базировав¬шимся, по словам академика М. М. Ковалевского, на взаимопомощи и материальной поддержке более бедных соотечественников, соседей и представителей других на¬родов. Таких гостей называли «гостями с просьбой». Со¬гласно легенде, один из крестьян отправился к князю Коголкину с просьбой о выделении ему двух быков для пахоты, но получил от него в дар 4 быков, 4 коров и 20 -баранов. На прощание молодой князь заметил, что-он только стал главой семьи и первым с просьбой к не¬му обратился этот крестьянин, опередив своих односель¬чан, и что он рад ему помочь.
Об определенно выраженном социальном неравенст¬ве в среде кабардинских и балкарских обществ говорят имевшие место такие фамилии, как Байсиевы (богачи) f Бейтугановы (богачи), Атабиевы (ата бий — богатый отец), Вар'Квасовы (стоящие князя), Узденовы (дворя¬не), Унаутовы (рабы), Паштыховы (главенствующие). Социальными критериями определялось фамильное имя Бацевых из Кармово (Каменномостское). Дословный перевод слова «бацэ» — лохмотья — указывает, вероят¬но, на крестьянское происхождение фамилии, малообес-печенность, внешний вид. Хотя носители этой фамилии этимологию слова «бацэ» объясняют, как лохматый, растрепанный. Однако если бы это было так, то фами¬лия должна была бы звучать «Балъэцэ».
Корни шалушкинс'ких Князевых восходят к жившему восемь поколений назад их родоначальнику по имени Мыгур, в свое время плененному князем Кундетовым у одной из очень богатых семей казаков Ставрополья. Поэтому за потомками его и закрепилось фамильное имя Князевых.
О подвижности социального статуса в кабардинском селе можно судить по фамилии Теуниковых из Н. Кур-па (до революции Къаншыуей). Их родоначальник, по специальности кузнец, очень работящий и предприимчи¬вый человек, стал одним из богатых в селе людей. С легкой руки «1урыбжэ» (весельчак, говорящий села) он получил фамильное прозвище «Теуньгк!» от слова «теу-нык!а», означающего «семья, ставшая домом, или при¬обретение благосостояния».
О существенных изменениях общественных отноше¬ний у кабардинцев и других народов Северного Кавка¬за во второй половине XIX в. свидетельствует фамилия Пшиуновых. Втягивание Кабарды в систему всероссий¬ского рынка, особенно сельского населения, способство¬вало расслоению крестьянства и обогащению некоторой ее части за счет предпринимательства, ростовщичества, арендных отношений, кабалы. Вероятно, один из пред¬ков Пшиуновых смог на волне складывавшихся капи¬талистических отношений в Кабарде стать богаче одно¬сельчан, обзавестись достойным хозяйством, построить характеризующийся изобилием дом: пши—князь, унэ — дом. Подобными же причинами объясняется и фамилия Бецуковых (бейц!ык!у — маленький богач) изДжанхото-во (Псыгансу).
В прошлые века фамилии часто образовывались в связи с активными миграционными процессами, имев¬шими место на Кавказе. Эти перемещения относились к разным по времени периодам истории и, естественно, не отражались на этнических особенностях того или ино¬го народа. Через два-три поколения переселенцы асси¬милировались в местной среде, воспринимая националь¬ные особенности, язык, психологический склад этноса, где обосновались. И лишь генетические предания напо¬минали о корнях их происхождения. Они донесли до нас многочисленные истории о покровительстве беженцев от кровной мести отдельными общинами и владельцами Джанхотовыми, Кайтукиными, Касаевыми, Мисостовы-ми, Анзоровыми, Абаевыми, Суншевыми, Урусбиевыми. Это покровительство напоминало древний порядок по¬кровительства — патронат, но отличалось тем, что ищу¬щие защиты воспринимались как беженцы на правах гостя По словам Миши Куржияевича Бижоева, 1905 г. р., из Старого Уруха, предки их фамилии пять поколений тому назад в результате кровной мести покинули свои родные места. Предание гласит: трое братьев из Юж¬ной Осетии, повздорив с князем, 'бежали в Кабарду: старший — в Старый Урух (Хатуэ), средний — в Малую Кабарду и младший — на Малку. Попросивший убежи¬ще в Хатуэ назвал себя Бичо (по-грузински — парень). Его потомки стали Бичоевыми, но при переписи их за¬писали Бижоевыми.
Нашли «ров и тепло в Аушигере братья-осетины Щэ-рэмырэа и Щэрэл1ыкъэ Дзугуровы, также явившиеся жертвами конфликта. Потомки старшего остались Дзу-гуровыми, младшего — стали Шеретлоковыми.
Гунделеновец Мушкай Маглуев отличался чрезмер¬ным самолюбием, щепетильностью и был крайне зади¬рист. Его характер явился причиной драки с одним из его односельчан, который 'был тяжело ранен. Во избе¬жание дальнейшего продолжения конфликта родствен¬ники Мушка я потребовали его переезда в Чегемское ущелье, где его имя и становится фамилией (Мушкае-вы).
Примерно похожим на Мушкая оказался предок нно-роковских Езаовых, который во время танцев случайно толкнул сестру одного из односельчан и в завязавшейся драке с ее братом убил его. Бежав в Инороко, где ему пришлось рассказать, что произошло, и ему дали про¬звище эауэ-езауэ — драчун.
Десять поколений тому назад в сел. Исламей появил¬ся широкоплечий, статный, по внешнему виду и уверен¬ности в себе напоминавший знатного человека горец. Держа за узду своего коня, он прошел к верхней ча¬сти селения и остановился у коновязи кунацкой князя. С достоинством вел себя и за столом. 3,атем поведал свою историю. Молодой человек оказался родом из Чер-кесии, рано лишился родителей, и с тех пор сам зара¬батывал себе на жизнь. Редко кто в радиусе ближайших 10—15 сельских общин мог с ним сравниться силой, в национальной борьбе, легко, как он, гнуть подковы, от¬жимать многопудовые камни. И однажды местный князь решил заставить его служить в своей дружине, на что получил категорический отказ. Недолго думая, князь посылает за ним двух своих молодцев, требуя привести его и поставить на колени перед князем. Но случилось так, что связанными были доставлены приближенные князя, и а что последний публично обещал расправиться с ослушавшимся...
Исламеевцы назвали гостя Ябгъажъукъуо, что озна¬чает сын грозного, неистового.
Один из потомков Ережоковых — Мухтар Мадино-вич, 1904 г. р.,— рассказал, что настоящее имя родона¬чальника его фамилии не сохранилось. Он скрывался от феодала, от которого бежал со своей семьей, и от жи¬телей сел. Касаево, где нашел прибежище. Но знавший историю конфликта своего гостя Касаев назвал его Елей жоко — беспощадный и не прощающий. Елейжохо и его сыновей Матгери, Хакяшу, Хажумара и Жанхота каса-евцы стали называть Ележоковыми. Со временем путем трансформации фамилия Ележоковых стала звучать Ережоковы.
Корни Шитуевых и Кумьгковых восходят к фамилии Тузаровых из Кизляра. Кровная вражда заставила че¬тырех братьев переселиться в Малую Ка'барду. Двое из них стали Кумыковыми (Къумыкъу) в Боташево, двое других решили попросить убежище в Ииароково. Кто-то из сельчан, увидев двух всадников, произнес: «Шууит! къок!уэ» —• «Едут два всадника». Так и стали их назы¬вать «ШытГу» — Шитуевы.
Предание Гермашиковых повествует о том, что народ¬ные законы предусматривали возможность столкновений на почве кровной вражды. Пака между виновной и по¬страдавшей сторонами не произошло примирения, по¬следние могли мстить первым. Сразу же после случив¬шегося виновная сторона отправляла к своим родствен¬никам «тайных гонцов» с предупреждением быть гото¬выми ко всему. Обычай кровной мести отрицательно сказывался на нормальной жизнедеятельности общины, на взаимоотношениях семей и патронимии, мероприяти¬ях, проводимых внутри них, вызывая массу неудобств. Противниками примирения, как правило, были женщи¬ны, молодежь, они всячески отговаривали мужчин чттю-щать виновных, заклинали их памятью предков. Так случилось и с братьями Гермашиковыми. Корни этой фамилии восходят к жителю В. Ачалуки Ибрагиму Ян-'диеву. Четверо сыновей Ибрагима вместе с одним из односельчан организовали с целью угона лошадей по¬ход. Результат оказался трагическим: по вине всей груп¬пы погиб их друг. Мать погибшего, узнав подробности схватки с врагом, попросила братьев во избежание кров¬ной мести покинуть селение. Так трое старших оказались в Кабарде: двое — в Инаркъуей (В. Курп), третий — в Болатово (Терекское). Дороги четвертого брата приве¬ли в Дагестан, где нынешние его потомки пишутся Ша-мурзаевыми.
Упоминавшиеся в предыдущей легенде принятые у севорокаввказских народов походы с целью прославленна героизмом, захвата табунов явились причиной рожде¬ния фамилии Хараевых из Джанхотово (Псыгансу). Так„ украденного и привезенного из очередного похода маль¬чика взяла на воспитание семья Шабутуковых. В селе¬нии его звали Хъурей—круглый сирота. Став взрос¬лым, он согласно левирату женился на одной из вдов. Шабатуковых, но фамилию родившемуся у них ребен¬ку— Хашмахуэ — дал Хараев. Хашмахуэ прославился как отменный -кузнец. Его сыновья Алмырза, TIary, Ha-хъуэ и Ахьмед положили начало четырем ветвям Харае¬вых. Нам представляется, что близко к причине образо¬вания фамильного имени Хараевых и понимание фами¬лии Дашуевых, что означает Дэшу — вместе с всадни¬ком. Вероятно, тоже из похода был привезен ребенок.
Цораев Омар, 1913 г. р., из пос. Хасанья рассказал, что один из предков его фамилии, дигорец по происхож¬дению, покинул свою родину в связи с тем, что, рабо¬тая у местного феодала, не уследил за скотом, который был кем-то угнан. Он бежал сначала в Чечню, затем пе¬ребрался в Дагестан и, наконец, в Балкарию. В Балка-рии пристроился к одному из кошей, где прожил около года. Своим трудолюбием, открытостью и добротой он пришелся по душе чабанам, и те пригласили его в се¬ло, женили, помогли обзавестись хозяйством. Гостепри¬имство и радушие балкарцев навсегда приворожили его к этим местам.
Причиной переселения осетинских, дагестанских и балкарских семей часто было малоземелье. В сел. Лес-гор Северной Осетии с пятью сыновьями жил основа¬тель Елеевых — Елей. Как скотоводы, они постоянно нуждались в пастбищах, а владельцы этим злоупотреб¬ляли. Высокие арендные цены заставляли Елеевых ме¬нять места жительства, и так они оказались во владе¬ниях кабардинского узденя Мудара Анзорова в Леске-не II, который выделил переселенцам более 60 гектаров земли. Впоследствии часть Елеевых из-за наличия в частной собственности громадного количества крупного» и мелкого рогатого скота стала арендовать земли и в районе Озрека.
По этому поводу в «Рапорте начальника Горского участка начальнику Кабардинского округа» говорится, что в связи с крайним безземельем в 1867 г. из Черек-ского ущелья в Н. Жемталу и Зарагиж без разрешения переселились Бегиевы, Уяновы, Казиевы, Маметовы, Байсиевы, Дугерлиевы, Бозиевы.
Более того, наше обследование показало, что туда, переселились и Хаиркизовы, Мамовы (Маммеевы), Куш-ханашховы, Азаматовы, Алкашевы, Алакаевы, Ногеро-вы, Бакуевы, Оразаевы, Бозаевы, Гериевы, Гутаевы, Судимовы, Жемгуразовы, Забаковы, Замаевы, Тогузае-вы, Карабашевы и многие другие.
В конце прошлого столетия в Н. Жемталу из сел. Му-хол (Балкарское ущелье) переехали три родных бра¬та — Богатыр, Ако и Кичи-Батыр Атабиевы. Один из представителей мухольских Ата'биевых — Жуко — посе¬лился в Псыгансу, став Артабаевым. Бегиев Тымыш kq-каевич, 1896 г. р., говорит, что первым жителем Н. Жем-талы из Бегиевых стал Темира, родом из Ышканты. Из Балкарии в Псыгансу, а его потомки в Н. Жемталу, пе¬ребрались Дзугуровы — Дзугулары. Кстати, с их отъез¬дом навсегда исчезла эта балкарская фамилия.
Фамилия Ольмезовых в Хуламе задолго до револю¬ции выделяет из своей среды братьев Магилю и Хаж-паго, один из которых едет в Баксанское ущелье, а дру¬гой поселяется в Урвани. К 1917 г. в Урвани Эльмесовых (Ольмезовых) стало четыре семьи.
Ранней весной 1866 г. на улицах Догужоково (Ауши-гер) появился высокий, крепкого сложения, с откры¬тым лицом горец. Знали его не только в Черекском ущелье, но и здесь. Исхак Токумаев бывал в этом ка¬бардинском селении с торговыми целями, продавал скот, покупал хлеб. Сейчас же он шел к хозяину селения старшине Догужокову с просьбой, изменившей всю его-дальнейшую жизнь. Исхак просил покровительства, воз¬можности поселения его семьи в этом равнинном селе¬нии. Причиной тому была земля, крайняя нехватка ее на родине предков Исхака в горном и живописном местеч¬ке Курноят, что располагалось у рек Саунаг-Суу и Кур-ноят-Суу. Догужоков, приглашая гостя в кунацкую, при¬мерно догадывался о целях его приезда: и этот приятной .наружности горец вынужден был покинуть свои родо¬вые земли, как сделали это пять лет назад четыре не¬родственные межщу собой горские семьи, за которыми в Догужоково закрепилось фамильное имя Кушховы. Владелец вспомнил и о появившихся позже Башиевых л Жабоевых. И поэтому он сразу дал согласие, выделив Исхаку один из лучших участков. Сыновья Тожумаева, уже родившиеся здесь, говорили по-кабардински, о жиз¬ни отца и его родственников в Курнояте знали только по рассказам. В памяти их потомков остался и курьез из истории их фамилии, состоявший в том, что при пе¬реписи их записали Токмаевыми. По этой же причине в Аргудане оказался со своей семьей и житель В. Бал-карий Чебаш Байсиев. И уже внуки Чебаша считали себя кабардинцами. Фамилия аргуданских Байсиевых не разрослась: в наши дни здесь только две семьи Байсие¬вых, поскольку один из сыновей Чебаша — Копан — не смог привыкнуть к левому месту жительства и уехал в Верхне-Кожоково (Жемталу).
Куна Паговна Аталшдава (девичья фамилия Бапсие-ва), 1900 г. р., сел. Аргудан, вспоминая рассказы отца, говорит, что Байсиевы появились в Аргудане четыре по¬коления назад и тоже по причине нехватки земельных угодий в В. Балжарии Чебаш Байсиев, видя безвыход¬ное положение, вместе с женой из фамилии Замаевых и двумя сыновьями — Бзу и Копаном спустилсяс гор и s сел. Аргудан купил приличный участок пахотной земли. Когда сыновья обзавелись семьями — старший Бзу же¬нился на Таукеловой, а младший Копан — на Казако¬вой — в семье начались трения между младшей невест¬кой и старшей и матерью мужа. И, чтобы не обострять отношений, Копан вместе с женой переехал в Жемталу, поближе и< Казаковым, родственникам жены.
Старшее поколение Мокаевых, основываясь на фа¬мильном предании, вспоминает, что причина переселе¬ния их родоначальника Мокъи в В. Балкарию состояла в земельном вопросе. С согласия таубиев Айдаболовых Мо'къа обосновался в Мукуше, расположенном на левом берегу Черека, выше Коспарты. Имя Мокъи переводит¬ся как «Окъа» — «золотая нитка»
В истории кабардинских и балкарских фамилий, важ¬нейшей области их духовной культуры, значительную роль сыграла знаковая система, запечатлевшая фило¬софские воззрения горцев на природу, общество, обычаи и традиции. Известно, что традиция гостеприимства,, прием гостей и связанный с ним церемониал возводи¬лись в ранг наиболее почитаемых и особо признаваемых реалий жизни. В Н. Чегеме один из таких случаев лег в основу легенды фамилии Конаковых. Не помнят лю¬ди, как в местечке «Кийикчи» (поляна туров) еще за¬долго до того, как официально здесь было создано се¬ление «Чижок къабакъ», появилась молодая семья Би-язировых. В памяти сохранилось доброжелательное от¬ношение к ним людей, трудолюбие хозяина и хозяйки, их коммуникабельность, простота. Все ладилось в этой семье, и жизнь омрачалась лишь тем, что не было у них детей. Но однажды одна из известных в ущелье знахарок предрекла появление в их доме в течение года очень важного гостя. А через некоторое время хозяйка дома, почувствовав себя беременной, поняла, о каком госте идет речь. Родившегося сына назвали Къонакъ — гость. А за его сыном Асланом и внуками Тауканом, Мырзой, Бнйбертом и другими потомками, закрепилось-фамильное имя Конаковы.
Фамилия Пшихачевых из Коново (Н. Куркужин), по-рассказу Пшихачева Хабаса, 1903 г. р., обязана своим образованием молодому человеку, гостившему у кызбу-рунского князя Тамбиева. Перевод фамилии «пщы» — князь, «хьэшдэ» — гость.
Не случайно односельчане дали фамильное имя ур-ванским Жылэ. Фамильное предание повествует о раду¬шии, гостеприимстве этих людей. Жылэ — семена, ко и группа людей. По легенде: семена рассыпаны во дворе, что могло быть случайностью (или рассыпаны с целью для просушки), но присутствие во дворе множества де¬тей, своих и чужих (символизирующих семена будущих поколений),— не случайность, а доказательство гостепри¬имности, тепла и человечности этого дома.
С божьим даром, с благосклонностью предков, зна¬ком святости традиции гостеприимства связывают появ¬ление своей фамилии и урванские Бавоковы. По расска¬зу Бавокова Астара Титуевича, 1911 г. р., много поколе¬ний -назад после нескольких неурожайных лет жители Мисостово были награждены небывалым урожаем. И в эту благодатную осень в семье их праотцов во время праздника урожая родился мальчик. Старший нз акса¬калов, как доброе предзнаменование, назвал его «Бо-вокъуэ», что означает: «бэв» — изобилие, «къуэ» — сын Рассказы об этом событии с годами становились леген¬дами. Уже в его молодости сельчане относились к Бо-•вок!уэ с почтением и впоследствии стали называть его потомков Бавоковыми.
Знаковая система культуры наших народов наложила непосредственный отпечаток на фамилии такой социаль¬ной прослойки, как священнослужители: Шогеновы, Зфендиевы, Казиевы, Мулаевы, Курмановы, Исламовы, Имамовы, Аджиевы, Хаджиевы, Мухамедовы. Во многих селениях живут Шогеновы, «о в основном они из раз¬ных корней и поэтому не родственники. Кызбурунские Шогеновы (Кызбурун III) помнят, что пять поколений тому назад их предок Мухаммат был священнослужите¬лем и уважаемым в селении человеком. И поэтому его самого и сыновей Екуба, Теуважа и Нагоя называли Шогеновыми.
Малкинским Шогеновым (Ашабай) фамилию дал их 'предок Бек (Бэч). Много интересного об этом сегодня может поведать его внук Мартин.
Известны случаи, как с урванскими Хажикаровыми, когда за священнослужителем закреплялось прозвищ-иое фамильное имя. Предание гласит о том, что моло¬дой человек по фамилии Акиев окончил медресе в Нар-тане, совершил паломничество в Мекку и с духовным .званием хаджи был приглашен проповедником религии в Урвань. Здесь он женился на красивой девушке из •фамилии Пачевых. Дети его и внуки стали Хажикаро-•выми, поскольку внешность Хаджи — высокий рост и -яркие смуглые черты лица—дала повод односельчанам •называть его не иначе, как «Черный хаджи».
Желихажевы сохранили в памяти своих потомкоз •историю приглашения Ахловыми и Къанщауэ пъриджауэ (царем села) в Къаншыуей (Ахлово — Н. Курп) свя¬щеннослужителем их предка Шахима, имевшего у себя на родине репутацию исключительно порядочного и на¬божного человека, почему его чаще и называли не по имени, а муллой села—жылэ (село), хьэжы (мулла). Хажметовы из Хату-Анзорово (Старый Урух), Ата-•жукино I (Закжо'во) и Баксана и Понежевы из Лафи-таево (Псыхурей) своим родоначальником считают Хьэжмэта — «большого муллу». История такова. С раз¬делом сыновей Хьэжмэта старший его сын Къэзбот оста-•вил фамильное имя отца, а младший Асланджери, пере¬делившись в Лафишево, стал Понежевым. Дословный перевод <«пэ (япэ)» — первый, «унэж» — счастливый, то есть первый и счастливый дом. Сегодня уже никто не помнит, почему Асланджери назвали первым счастлив¬чиком. Может, он первым из переселенцев получил хо¬роший участок, а может быть, Лафишевы больше благо¬волили к нему, но уже его сын Хуро звался Понежевым. Ряд фамилий связаны с противоборством языческих верований с христианством и мусульманской религией. В частности, фамилия Котепаховых («кхъуэтепыхьэ» -плачущий над кабаном) имеет несколько вариантов сво¬ей истории. Первый повествует о том, что, когда пропо¬ведники ислама потребовали в одной из семей заколоть борова, старшая женщина семьи расплакалась. По второ¬му варианту другая семья пыталась спасти борова, спря¬тав его в люльке. Но обман был обнаружен, и ей тоже пришлось расстаться с боровом. Информаторы считают, что в подобном же объяснении надо понимать фамилию Кожевых (Кхъужей).
От паломничества — хаджа — ведут начало Хаджие¬вы и Аджиевы. Известно, что каждый имевший возмож¬ности мусульманин один раз в жизни должен был со¬вершить паломничество в Мекку, Фамильное имя Оразаевых восходит к 30-дневному посту Рамазану или Оразе,— обряду, считавшемуся угодным Богу.
Фамилия Курмановых связана с мусульманским праздником Курманом. Запрещение работать по пятни¬цам — мэрем — дало фамилии Маремовых, Маремкуло-вых и Маремуковых.
Фамильное имя могло закрепиться по человеку, про¬славившемуся при жизни организаторскими качествами, хваткой в хозяйстве, умом, гордостью, храбростью, ре лигиозностью, склонностью к спорам и т. д. Вековых в Кызбуруне II называют «Техъарэ» — торопливый. Очень точно смысл «Техъарэ» отражен в словосочетании из предания «Жьым тесу, псым йопыдхь» — сидя верхом на ветре, бодает воду. Один из членов фамилии Вековых Техъарэ в отличие от односельчан задержался с убор¬кой урожая, заявив, что успеет, что погожие дни еще будут. Так и случилось. А бабье лето люди стали назы¬вать: «Техъарэ и гъамахуэ ц!ык!у» — маленькое лето Техары.

Знаменательное событие в жизни родоначальника Шомаховых стало отправной точкой этого фамильного
Дословный перевод: «шауэ» — жених, «махуэ» — счаст¬ливый день. Трудно, вероятно, сложилась судьба брака родоначальника Шомаховых, раз односельчане закре¬пили за ним это прозвище. Вполне возможно, что жених долго собирал выкуп за невесту, не сразу обзавелся своим, достойным семьи невесты, хозяйством, тяжело до¬бивался согласия родителей невесты на брак и т. д., но в результате этот счастливый день пришел.
Хотя в патриархальных семьях хозяевами были муж¬чины, а место женщины определялось домом и очагом, фамильные наименования могли закрепиться и от име¬ни женщин. В адыгских и карачаево-балкарских обще¬ствах высоко ценилась роль женщин, особенно старших по возрасту. Не случайно адыги говорят: «Хъулъфыгъэм ыпэу бзылъфыгъэм жъыгъэ раты» — Женщина предпо¬чтительнее в старшинстве, нежели мужчина.
Название фамилии обычно давала женщина, зареко¬мендовавшая себя в обществе, с твердым характером, отличавшаяся и рядом других достоинств. К числу их относятся родоначальницы Акаевых, Алафаевых, Зали-хановых, Ксанаевых, Мисировых, Тлостовых, Гызыевых, Аккизовых.
Информатор Мокаев Ч. М., 1905 г. р., из В. Балкарии рассказал, что из их фамилии выделились Аккиевы и Ку-бадиевы. А начало Аккиевым положила женщина с бо¬евым, мужским характером по имени Акки.
Интересны истории фамилий Зорукаевых из Фарды-ка и Кучуковых из Шаурдата, получивших названия от женских имен.
В сельской среде наших народов широкое распрост¬ранение имели фамильные наименования людей, про¬исходившие от прозвищ по внешним физическим дан¬ным, телосложению, силе. На прозвища не реагировали, не обижались, да и общество не осуждало тех, кто их давал. Иногда просто шутливый разговор мог сыграть в этом определяющую роль, как это случилось с брать¬ями Тхашоковыми (ТхьэщГо-къуэ) из Кармово (Камен-номостское), случайно встретившими по пути на сено¬кос джегуак!уэ (народный сказитель). От предания больше веет фольклорным сюжетом, но етопятнадцати-летний Джамал Тхашоков из сел. Белокаменского счи¬тает его фамильным. Шутливо, с юмором разговаривая с каждым из братьев, джегуако спросил старшего: «Как твое имя, джигит?» «Тхэщбий»,— последовал ответ. «Тхэщбий» переводится как враг старого бога. Джегуа¬ко внимательно посмотрев на благообразное, с правиль¬ными чертами лицо собеседника, сказал: «Хоть кто-то и посчитал тебя врагом старого бога, мне думается, что ты все же поборник нового. Будь «ТхьэшДокъуэ» —• сы¬ном от бога. Среднему брату, сидевшему в повозке, за¬пряженной старым мерином, он, улыбаясь и подмарги¬вая остальным, оказал: «Уи шыжыри гуфГэжу» — и ме¬рин твой радостный, и будешь ты «Гуф1эжьыкъуэ» —• сыном радостного. Обратив внимание на скромно сидев¬шего, стеснительного младшего, он спросил: «Куда же все-таки, молодой и серьезный, вы путь держите?» И когда узнал, что на сенокос, произнес: «Это прекрасно, косарь (Мэккъуауэ)».
Нам представляется, что прозвища отражали впол¬не реальные качества людей и философские представ¬ления крестьян об окружающем мире. Шевхужевы из Малой Кабарды получили фамильное имя от «Шаохуж» (Белый юноша), жившего семь поколений тому назад. Он резко отличался от своих сородичей и односельчан белым цветом кожи, манерой подведения, рассуждениями, степенностью. Будучи молодым, он пользовался автори¬тетом аксакалов селения. Ни его отец Хамгок, ни дед Кайсьш, ни сын Инал, основавший около Моздока сел. Инал-Хажи Куаже, не производили такого впечатления на современников, как Шаохуж, прозвище которого и стало фамилией. Интересно, что горцы нередко давали имена детям по внешним признакам (но эти имена не всегда становились фамилиями). В этом отношении из¬вестны примеры и более позднего времени. Например, внуки Акъ'баш Чораевны Жолаевой рассказывают, что ее стали называть «Акъбаш» (Белая голова) в связи с тем, что ее волосы побелели, когда она еще лежала в люльке. Старожил сел. Дейское (Муртазово) Мусаев Хацхуно Кантемирович, 1897 г. р., поведал нам о том, что его предок Муса Дышней со своими братьями Ша¬бой, Дакусом и Таршем — выходцы из Назрани. С пе¬реездом в Муртазово сельчане прозвали его «Муса па-чих» — длинноносый Муса, поскольку он выделялся своим ростом и удлиненным носом. За сыном Мусы Даду и закрепилось фамильное имя Мусей. Даду был дедом нашего информатора Хацхуно Кантемировича.
Чтобы избежать влияния злых духов и людей, об¬ладавших силой сглаза, новорожденным часто давали два имени, неприятно звучавшие прозвища и имена жи¬вотных.
Естественно, что в дальнейшем появились такие фа¬милии, как Кучуковы (Щенковы), Дугужевы (Волковы), Аслановы (Львовы), Хуболовы (Медвежонковы), Ба-жевы (Лисовы) и т. д. К подобного рода образованиям относится и фамилия Хглишховых из сел. Мисостово (Урвань). Предание гласит, что Хьэлышх первоначаль¬но жил в Чегеме и его имя переводили как «едящий мя¬со собаки». Было это шесть поколений назад. Когда он умирал, своим сыновьям дал наказ: «Мое имя звучит, может быть, несколько неудобоваримо, но собачьего мяса я никогда не ел. Завещаю, чтобы имя мое стало вашей фамилией. Не ищите другой фамилии, тогда и вы и ваши потомки будут покровительствуемы и удачли¬вы». Хотя аргуданские Халишховы придерживаются иной версии образования своей фамилии, согласно ко¬торой во время охоты двух приятелей один случайно убивает второго. В ужасе сидя у трупа своего друга, он, прежде всего, переживал, что непреднамеренно стал убийцей, и, во-вторых, за своих близких, понимая, что эта трагедия выльется в кровную месть. В это время у места трагедии оказалась группа односельчан, которые, выразив сожаление по поводу случившегося, хотели также как-то помочь горевавшему человеку. Один из них — Вораков — посоветовал виновному отправиться в дом убитого и прикоснуться губами к груди его матери, что, по древнему обычаю, делало его молочным сыном этой женщины, родственником ее фамилии и таким пу¬тем избавляло тех и других от кровной вражды. Давше¬го подобный совет в дальнейшем стали звать «Хьэ¬лышх» — пожиратель нравов, то есть сумевший «съесть обычай».
Особенно имена людей связывали с предохранитель¬ной магией черного цвета. Убедительным примером в этом плане является фамилия Савкуевых. Легенда по¬вествует, что в одной из осетинских семей долго не бы¬ло детей, и когда наконец родился мальчик, односель¬чане посоветовали назвать его Савку, т. е. черная соба¬ка, в расчете на то, чтобы избежать влияния дурного глаза и злых духов. И действительно, в народе говорят, что мало того, что Савку рос здоровым и счастливым ребенком, в их семье родилось еще два сына — Темра и Занкиши, положившие начало двум новым фамилиям — Темраевых и Занкишиевых. Удачливыми оказались и потомки Савку, проявив предпринимательские способно¬сти и добившись успеха в животноводческом деле. Ста¬рики сел. Второй Лескен вспоминают, что прадед совре¬менных Савкуевых Машуко владел такими отарами овец, что после каждого ягнения дарил бедным одно¬сельчанам до 50 ягнят.
О том, что в иносказательной символике цвета зна¬ковая система играла важную роль, заметим, что чер¬ный цвет сравнивали с ночью, темнотой, считали цветом таинственности, неизвестности, подстерегающей опасно¬сти. В то же время черный цвет в форме амулетов слу¬жил средством защиты от злых духов и людей, обладав¬ших вредоносной магией. Жительница сел. Заюково (Атажукино!) Шурщумова Л. Т., 1883 г. р., в годы своей молодости не раз наблюдала, как односельчане кла¬ли под голову новорожденному нож с черной рукояткой или угольки, считая, что черный цвет, металл да и уголь оберегали беспомощное живое существо от порчи. В К.а-менномостском (Кармово) и Сармаково (Бабуково) еще в 50—70-е годы нашего столетия хорошеньким ма¬леньким детишкам или слабым здоровьем, часто болею¬щим мазали лобики и щечки углем, а кусочки угля кла¬ли в кармашки. Нередко это встречается и сейчас.
В 1939 г. члены этнографической экспедиции МГУ в Шапсугии обратили внимание на то, что все атрибуты, связанные с кузницей, местным населением признаются на уровне магической силы, способной противостоять злым силам. Участница этой экспедиции Н. Жардецкая писала, что уголь, железо, вода, кузница почитались шапсугами и, по их представлениям, могли способство¬вать лечению не только больных детей, но и страдающих бесплодием женщин. В балкарских селениях, в частно¬сти, в Булунгу, Н. Чегеме, и в наши дни можно видеть на детях амулеты в виде черных плоских камешков естественного происхождения. Черным материалом об¬шивался (и сегодня это делается) амулет — дуа: листок 'бумаги с написанными на нем священнослужителем вы¬держками из Корана.
Об использовании черного цвета в качестве оберега свидетельствует и множество других примеров, среди которых, в частности, случаи из народной медицины, практиковавшейся в прошлом во Втором Лескене Али-ханом Кагермазовым. Старожилы селения вспоминают, что некоторые разновидности лекарств он готовил спир¬тованием специальных видов черных жуков.
Рассказывают, что карачаевцы, осетины и ингуши в целях оберега от злых сил старались держать во дворе черную собаку. В В. Балкарии, Безенги и В. Чегеме ав¬торы этой книги видели каменные заборы, в которые бы¬ли вделаны речные камни черного цвета с естественны¬ми отверстиями. При этом последний пример свидетель¬ствует о сочетании двух видов магических действий — черного цвета и замкнутой окружности.
Кольцеобразная форма предметов считалась непро¬ходимой для злых духов. Доттуева Ф. Б. из Гунделена, 1882 г. р., помнит, как в годы ее молодости родившегося ребенка как бы продевали через отверстие прялки, счи¬тая этим самым его защищенным от всяческих бед и сглазов. Старшие женщины Атажукино I (Заюково), Тахтамышево (Лечинкай), Лафишево (Псыхурей) и Тамбиево II (Алтуд) вспоминают, что, если в доме их односельчан побывал человек, Обладавший сглазом, по¬сле его ухода тщательно подметали, а вокруг дома об¬водили 'круг, как бы препятствуя возвращению злых сил назад в эту семью.
Предание гласит, что во время чумы из фамилии Тотуковых (Тотукълары) выжил только один мальчик, из-за рыжего цвета волос которого его потомки стали Сарбашевыми.
Родоначальник Богатыревых Муци действительно был человеком крепкого сложения, отличался высоким ростом и силой. Старики фамилии рассказывают, что он переселился из Черкесии, тепло был принят старши¬ной Н. Курпа (Къаншыуей) Къатуауэ и сразу же стал гордостью селения. Отменными физическими данными отличались и сыновья Муци Инус, Юсуп, Муса и Мам-сыр, положившие начало четырем ветвям генеалогиче¬ского дерева Богатыревых.
Интересен в этом плане анализ фамильных имен Пи-ловых, Пилижевых, Пелуановых. Так, если фамилия Пи-ловы дословно означает «слон», то Пилижевы — «могу¬чий, матерый слон», а Пелуановы — «богатырь».
Высокочтимыми нравственными качествами кабар¬динцев испокон веков считались гордость, человеческое достоинство и умение их, независимо от социального по¬ложения, обстоятельств и разного рода других причин, сохранить. Примером этого типичного качества горцев может служить фамилия Шхашамишевых. Прадеда Ха-тали Калгериевича Шхашамишева, 1903 г. р., из Старого Уруха (до революции это селение называлось Хьэтуей, по имени Хату Анзорова), Тхакушина пригласил вместе с еще несколькими уважаемыми сельчанами местный князь поддержать застолье при приеме своего друга — знатного гостя. Когда прием заканчивался, гость как тамада преподнес чашу с махсымой стоявшему рядом Тхакушине, который, отпив напиток, вернул чашу го¬стю. "Гостя при этом удивило то, что Тхакушина, воз¬вращая ему, знатному человеку, чашу, не сделал легко¬го поклона. На вопрос объяснить свое поведение, Тха¬кушина ответил, что он, как и остальные присутствую¬щие, с искренностью выполнил долг гостеприимства, го¬тов исполнить любое желание гостя и что махсыму из рук гостя он выпил как мужчина, равный мужчине — гостю. Понравились князю прямота, человеческая гор¬дость и порядочность Тхакушины, и тогда он сказал: «Прошу всех, кто верит в Аллаха, называть Тхакушину с сегодняшнего дня «Щхьэщэ1зымыщ1». С тех пор он и стал «непоклонившимся, некланяющимся». Но при пере¬писи фамилию записали Шхашамишевы.
Нередко фамильное название закреплялось от имени человека, при жизни прославившегося дали чем-то выде¬лявшегося среди родственников. За патронимия-ми и фа¬милиями закреплялись имена потомков их основателей по той причине, что они или в каких-то чертах превос¬ходили родоначальников ('Считались хорошими органи¬заторами, были хваткими в хозяйстве, отличались храб¬ростью, умом), или в связи с переселением на новые места становились основателями новой патронимии. Ка¬чествами прекрасного организатора и хозяина обладал старший из трех братьев Кабаковых, живших в Касае-во (Баксаненке),— Бекалды. Он сумел на должный уро¬вень поставить кузнечное дело, сделать его семейной профессией. Популярность братьев выходила за грани¬цы селений, расположенных по Баксану. Отдельные из сыновей, внуков и правнуков этих братьев по пригла¬шению поселились в Наурузово (Кызбуруне II), Жан-хотово (Псыгансу), Аргудане. А называли всех их по имени Бекалды Бекалдиевыми.
Древний род Теуважуковых из Ашабово (Малка) не сохранил предания о том, почему их родоначальника называли Теувэж — вновь вернувшийся. Но то, что его что некоторые разновидности лекарств он готовил спир¬тованием специальных видов черных жуков.
Рассказывают, что карачаевцы, осетины и ингуши в целях оберега от злых сил старались держать во дворе черную собаку. В В. Балкарии, Безенги и В. Чегеме ав¬торы этой книги видели каменные заборы, в которые бы¬ли вделаны речные камни черного цвета с естественны¬ми отверстиями. При этом последний пример свидетель¬ствует о сочетании двух видов магических действий — черного цвета и замкнутой окружности.
Кольцеобразная форма предметов считалась непро¬ходимой для злых духов. Доттуева Ф. Б. из Гунделена, 1882 г. р., помнит, как в годы ее молодости родившегося ребенка как бы продевали через отверстие прялки, счи¬тая этим самым его защищенным от всяческих бед и сглазов. Старшие женщины Атажукино I (Заюково), Тахтамышево (Лечинкай), Лафишево (Псыхурей) и Тамб-иево II (Алтуд) вспоминают, что, если в доме их односельчан побывал человек, Обладавший сглазом, по¬сле его ухода тщательно подметали, а вокруг дома об¬водили круг, как бы препятствуя возвращению злых сил назад в эту семью.
Предание гласит, что во время чумы из фамилии Тотуковых (Тотукълары) выжил только один мальчик, лз-за рыжего цвета волос которого его потомки стали Сарбашевыми.
Родоначальник Богатыревых Муци действительно был человеком крепкого сложения, отличался высоким ростом и силой. Старики фамилии рассказывают, что он переселился из Черкесии, тепло был принят старши¬ной Н. Курпа (Къаншыуей) Къатуауэ и сразу же стал гордостью селения. Отменными физическими данными отличались и сыновья Муци Инус, Юсуп, Муса и Мам-сыр, положившие начало четырем ветвям генеалогиче¬ского дерева Богатыревых.
Интересен в этом плане анализ фамильных имен Пи-ловых, Пилижевых, Пелуановых. Так, если фамилия Пи-ловы дословно означает «слон», то Пилижевы — «могу¬чий, матерый слон», а Пелуановы — «богатырь».
Высокочтимыми нравственными качествами кабар¬динцев испокон веков считались гордость, человеческое достоинство и умение их, независимо от социального по¬ложения, обстоятельств и разного рода других причин, сохранить. Примером этого типичного качества горцев может служить фамилия Шхашамишевых. Прадеда Ха-тали Калгериевича Шхашамишева, 1903 г. р., из Старого Уруха (до революции это селение называлось Хьэтуей, по имени Хату Анзорова), Тхакушина пригласил вместе с еще несколькими уважаемыми сельчанами местный князь поддержать застолье при приеме своего друга —• знатного гостя. Когда прием заканчивался, гость как тамада преподнес чашу с махсымой стоявшему рядом Тхакушине, который, отпив напиток, вернул чашу го¬стю. Гостя при этом удивило то, что Тхакушина, воз¬вращая ему, знатному человеку, чашу, не сделал легко¬го поклона. На вопрос объяснить свое поведение, Тха¬кушина ответил, что он, как и остальные присутствую¬щие, с искренностью выполнил долг гостеприимства, го¬тов исполнить любое желание гостя и что махсыму из рук гостя он выпил как мужчина, равный мужчине — гостю. Понравились князю прямота, человеческая гор¬дость и порядочность Тхакушины, и тогда он сказал: «Прошу всех, кто верит в Аллаха, называть Тхакушину с сегодняшнего дня «Щхьэщэ1зымыщ1». С тех пор он и стал «непоклонившимся, некланяющимся». Но при пере¬писи фамилию записали Шхашамишевы.
Нередко фамильное название закреплялось от имени человека, при жизни прославившегося или чем-то выде¬лявшегося среди родственников. За патронимиями и фа¬милиями закреплялись имена потомков их основателей по той причине, что они или в каких-то чертах превос¬ходили родоначальников (считались хорошими органи¬заторами, были хваткими в хозяйстве, отличались храб¬ростью, умом), или в связи с переселением на новые места становились основателями новой патронимии. Ка¬чествами прекрасного организатора и хозяина обладал старший из трех братьев Кабаковых, живших в Касае-во (Баксаненке),— Бекалды. Он сумел на должный уро¬вень поставить кузнечное дело, сделать его семейной профессией. Популярность братьев выходила за грани¬цы селений, расположенных по Баксану. Отдельные из сыновей, внуков и правнуков этих братьев по пригла¬шению поселились в Наурузово (Кызбуруне II), Жан-хотово (Псыгансу), Аргудане. А называли всех их по имени Бекалды Бекалдиевыми.
Древний род Теуважуковых из Ашабово (Малка) не сохранил предания о том, почему их родоначальника называли Теувэж — вновь вернувшийся. Но то, что его сын отличался определенными качествами, свидетель¬ствует дальнейшая история фамилии. Своей фамилией фактически Теуважуковы (Теувэжыкъуэ) обязаны сыну Теувэжа, поскольку смысл ее надо понимать как «сын Теуважа». В 30-е годы часть Теуважуковых с семьями других фамилий образовали сел. Этоко (ятГэкъуэ -грязевая лощина).
Начало фамильного имени болатовских (Терекское) Темроковых (Темрокъуэ) положил сын Темыра Темро-къуз, 'который, как и отец, был родом из сел. Баргун, располагавшегося при впадении Сунжи в Терек. Фа¬мильное имя дословно переводится следующим образом: «темыр» — железо и «къуэ» — сын. В Болатово (Бола-тей) проездом первым появился Белтаруко Темроков. Почетного гостя из старого кабардинского поселения с удовольствием приняла семья Кабардовых. Путь го¬стя — зек!уэ (в те давние дремена путешествия знатных адыгов считались признаком достатка и правилом хо¬рошего тона) лежал на Кубань, в Черкесию. В хьэщДэщ гостя обслуживала дочь хозяина, которая ему пригля¬нулась. На обратном пути из Черкесии с согласия Ка-бардовых он женился на ней и забрал с собой в Баргун. Там у них родился сын Безруко, а когда ему исполни¬лось пять лет, умдр отец. Молодая вдова с сыном воз¬вратилась в Болатей в родительский дом. Впоследствии Безруко получил образование в Мекке и служил муллой в Муртазово (Дейское). Два его сына — Хажумар и Исуф — продолжили род Темроковых.
Фамильное предание Карежевых из Н. Курпа (Ах-лово) гласит, что их отдаленный предок (его имя и фа¬милию время не сохранило) был очень решительным, смелым человеком и выделялся в среде односельчан, за что его и называли «Къэрэжь и къуэ». В памяти Каре¬жевых сохранилось только девять поколений их пред¬ков, среди которых самый отдаленный Токъу.
Теуовы ведут свое происхождение от кровника, ко¬торому дали приют в Хьэпц1ей (Хамидие). Поскольку это был очень воинственный человек, его стали называть «Теу1э», что означает «наступай». После Октябрьской революции старший из сыновей Теу1э Болат навсегда покидает родину и уезжает в Сирию, второй — Бекмур-за — обосновывается в Нижне-Кожоково (Н. Черек). В 1929 г. часть Теуовых облюбовала Псынабо, где на се¬годняшний день их проживает 11 семей. Но были фамилии, которые в связи с малочисленно¬стью не могли сразу ответить свомм кровникам. Это, од¬нако, не значило, что они отказывались от мщения. Культ предков не позволял горцу пойти на такой шаг. Отказывались они, как правило, на какое-то время. По¬добная трагедия разыгралась с Гъубжокъуэ. В резуль¬тате конфликта с враждующим родом погибли глава семьи и трое сыновей. Младший Гъубжо,къуэ, решив, что ему сразу не справиться с целым кланом кровников, и в целях сохранения фамилии скрывается в Джанхо-тово. Аксакалы селения, узнав историю Гъубжокъуэ и поняв, что гость не испугался и не сбежал, как трус, а просто сделал до определенного времени разумный ход, дали ему прозвище «Жанъ» — шустрый, быстрый. Про¬шли годы, подросли сыновья Гъубжокъуэ, и, когда уже кровники забыли о своем долге, Жановы напомнили о себе: достойно рассчитались за кровь своих близких.
Сельчане жили на виду, замечали все положитель¬ное и отрицательное, что характеризовало человека, .и выделяли наиболее значительные из черт. Так, тамбиев-цы (Кызбурун III) видели, что их односельчанин Инд-рис непоседлив, непостоянен, склонен к переменам, и на¬звали его «Жы,къуэ» — сын ветра. Правда, по версии других представителей этой фамилии его назвали «сы¬ном ветра» потому, что в селение он попал случайно, как бы попутным ветром. Но, так или иначе, сегодняшние Жуковы, а их в Кызбуруне III 11 семей, как считает старейшина фамилии, очень уважаемый человек, не по¬шли в основателя фамилии: они спокойные, уравнове¬шенные, крепко привязаны к земле своих предков.
Адыги и балкарцы как скотоводы и земледельцы не могли не отразить свои занятия хозяйством в фамильных наименованиях. Среди них можно встретить Шибзухо-вых, Шинаховых (табунщиков), Шкаховых (пастухов телят), Жемуховых (пастухов коров), Койчуевых и Ту-арчиевых (скотников), Сабанчиевых (пахарей), Бичен-чиевых и Макоевых (косарей) и т. д. В Тамбиево I (Кыз'бурун III) шесть поколений назад жил прославлен¬ный в Кабарде табунщик Хъурущ. Опыт коневодства приобрели и его сыновья Алий, Ц1ык1уэ, Тош и Наго, что закрепило за ними потомственно фамильное имя Шибзуховы (Шыбзыхъуэ) — табунщики. Подобное, но четыре поколения от нас, произошло и с табунщиком Гула (Гъулэ) из Бабуково (Сармашво). Первопоселенцы Терскола (пос. Кочкаровский) во главе с Аталыком Коч<каровым из Учкулана специали¬зировались на пастьбе только баранов.
Развитость профессий, ремесел, прикладного искус¬ства, промыслов и специфика материального быта ка¬бардинцев и балкарцев не могли не отразиться на фа¬мильных наименованиях. В Урвани (Мысостэй) живут Устовы, прапрадед которых Исмель был прекрасным ма¬стером по производству черепицы, с тонкостями изготов¬ления которой знакомил не только урванцев, но и жи¬телей других селений Кабарды, Осетии и Ингушетии. Распространившаяся известность о нем как о мастере, учителе дала ему прозвище «Устаз».
В памяти нартановцев (Клишбиево) остался золотых дел мастер Машука, которого называли «Дыщэк!» — державший в руках золото. Он изготовлял кольца, серь¬ги, застежки, обработанные золотом женские пояса и головные уборы. Мотивы узоров его изделий, строивши¬еся на специфическом, традиционном адыгском орнамен-тем, и качество ра!боты не уступали, а часто и прево¬сходили, кубачинские и аварские.
С изготовлением бурок, вероятно, был связан родо¬начальник Шаковых из Нижне-Кожоково (Н. Черек) Щ1ак1уэ, живший восемь поколений назад. Хотя в этом же селении, на правом берегу Черека, жили Шаровы (Шакъ) — не родственники первым и Шаковы (Ша-кГуэ — охотник) — не родственники первым и вторым. Тяжело сложилась судьба некоего Пщьгбия, не на¬шедшего общего языка со своим владельцем. Поселив¬шись в Лафишево, он меняет свое имя и начинает за¬ниматься седельным ремеслом. С тех пор его сыновья становятся Уначевыми (УэнашДэ—седельщик). Из трех сыновей Пщыбия средний уехал из Лафишево, и ныне его потомки живут в Старом Лескене, а младший пус¬тил корни в Малой Кабарде.
Как известно, северокавказские мастера славились начиная с XVII в. производством огнестрельного ору¬жия, которое считалось обязательным дополнением к традиционному горскому костюму. Одним из таких ма¬стеров 'был Индрис, родоначальник фамилии Фокичевых из Арика. Изготовленные им ружья во время Русско-Кавказской войны прославили его далеко за пределами Кабарды. Прозвище «Фочыщ!» (отсюда и фамилия Фо-кичевы) стало профессиональным паспортом Индриса. Любой горец, независимо от социального положения, считал за честь носить оружие, сделанное мастером Инд-рисом.
Наиболее почетной и распространенной в общинах Кабарды и Балкарии считалась профессия кузнеца. Об этом говорят фамилии Тлепшевых, Гучевых, Гукепше-вых, Гукежевых, Гукетловых, Гукапшевых, Гукашаовых. Хотя чаще кузнецы носили свои фамилии. В Касаево (Баксаненок) особым мастерством отличались Суф Аль-ботов, Хасан Абазов, Суф Гутов. В одной из семей Аль-ботовых мы видели высоко профессионально сделанный, могущий украсить любую выставку железный сундук работы Суфа Альботова. А. Гедгафов со слов X. Гедга-фова записал следующую историю образования фами¬лии Шугушевых из Атажукино I (Заюково) (Кабардино-Балкарская правда. 1991. 26 июня. № 121. С. 4). В на¬чале XIX в. в один из декабрьских дней из Атажукино! отбыло 18 телег, груженных медом, воском, бурками, се¬ребряными .кинжалами, поясами, браслетами и други¬ми изделиями из серебра, для закупки соли в Кизляре, Астрахани и соседних с ними городами. Путь был труд¬ным. Обоз задерживался. И в селении уже стали волно¬ваться. И только молодая жена одного из уехавших ве¬ла себя спокойно, в связи с чем вызывала раздражение и недовольство односельчан. На их упреки она отвеча¬ла, что они не соблюдают этикета и тем самым компро¬метируют своих близких, отправившихся в далекий путь. Ее образный ответ, по словам X. Гедгафова, звучал сле¬дующим образом:

И действительно, благополучно с солью вернулся толь¬ко муж этой молодой женщины, почему и стали назы¬вать его потомков Шугушевыми.
^ Много поколений тому назад в Кайсын-Анзорово (Старый Лескен) занимался торговлей молодой чело¬век из Грузии. Сначала его приезды с товарами были периодическими, но однажды, полюбив местную девуш¬ку, он остался в селении навсегда. Кроме торговли, его любимым занятием было виноградарство и производст¬во вина, за которым к нему чаще приезжали покупате¬ли из Осетии. В селении его называли Шагъыр, что оз¬начает «вино». Его потомки Шагировы постепенно от¬почковывались, поселяясь во Втором Лескене, Аргуда-не, Баксане и в других селениях Кйбарды.
Среди промыслов кабардинцев и балкарцев не по¬следнее место занимали охота и рыболовство. Охотить¬ся предпочитали на туров, оленей, медведей, куниц, шку¬ры которых использовали для изготовления одежды, обу¬ви, чехлов, различных кожаных изделий. Об охотнике из Кенже повествует фамильное предание Бляниховых. В те времена, когда князь Кашироков подчинил себе богатые фамилии Шипшевых, Тхашугоевых и других од¬носельчан, расширил свои владения в районе Кенже и создал одноименное поселение, в этих местах появился молодой человек. Не назвав своего имени, он сказал только, что ему пришлось в связи с чрезвычайными об¬стоятельствами покинуть Абхазию и что он хотел бы наняться на работу к князю. Закон гостеприимства не позволял князю подробно расспрашивать пришельца о его прошлом. Молодой человек показал себя в работе, оказался добрым и отзывчивым и скоро стал известным в округе ка'к опытный и удачливый охотник. Не раз при¬носил с охоты подстреленных оленей и делился охотни¬чьими трофеями с князем и односельчанами. Со време¬нем его и стали называть Бляниховым от прозвища «Бляна».
Прозвище «Балкъ-къыз» — процеживающей сетью воду получил живший на р. Малка родоначальник фа¬милии Балкизовых.
Фамилии Байдаевы (эта луна), Беккаевы (крепкая луна), Айшаевы (луноподобный), Аппаевы (белая луна), Шаутаевы (черная луна) несут в себе культ при¬родных явлений, в частности луны. Вероятно, он свя¬зывался с преклонением человека перед неизвестностью, могуществом космоса и с практической значимостью: ночью без лунного света в горах сложно ориентировать¬ся. Типично в этом отношении фамильное предание Жо-лаевых, родоначальник которых Жолай из Актопрака (Чегемское ущелье). Дословный перевод имени — «жол» — дорога и «аи» — луна. Человек этот жил у до¬роги, со стороны напоминавшей лунную дорогу и лест¬ницу в небо, она как бы соединяла землю и небо.
Кушховы из Псыгансу помнят только, что основате¬ля их фамилии звали Астемиром и был он по происхож¬дению осетин. Кушхов Нух Казиевич (1900 г. р., сел. За-лукокоаже) рассказывает, что его дед Огурлу, фамилия которого до него не дошла, был родом из Карачая, а в Залушкоаже его назвали Кушховым. Кушхов Таля Аюбович (1909 г. р., сел. Сармаково) говорит: «Мой пра¬дед Докшуланы Салих — из Хурзука в Карачае, в Сар¬маково приехал, чтобы учиться в медресе. Здесь и остал¬ся. Поскольку он оыл карачаевцем, его назвали Кушхо¬вым .В Сармаково у него родились три сына — Эльбез-доко, Якуб, Шахбан. Внуки его — Мазан, Аюб (мой отец), Зубер, Мудар, Хапаго, Амин и Шафия». Карача¬евские по происхождению патронимии Кушховых — в Малке, Камлюко, Псынадаха, Заюково; балкарские — в Вольном Ауле, Кенже, Шалушке, Баксане, Залукоко-аже и других селениях; осетинские — в Верхнем Леске-не, Ерокко, Лескене Втором, Нижнем Череке и в других населенных пунктах Урванского и Терского районов.
Фамилии как потомственные наименования людей, добавляемые ж личным именам, существуют, в настоя¬щее время почти у всех народов мира. Но у крупных народов они вовсе не указывают на общее происхож¬дение. Русские Петровы или Кузнецовы, немецкие Пе-терсы или Шмидты, как правило, не являются да и не считают себя родственниками. Несколько иначе обсто¬ит дело у народов сравнительно небольших. У них так¬же имеются фамилии, различные ветви носителей кото¬рой не состоят в родстве. У кабардинцев, скажем, Бал-каровы, Шапсуговы, Абазовы, Абазеховы, Бжедуговы, Камергоевы, Чеченовы, Герговы, Соновы, Урусовы (фа¬милии получены по этническому происхождению). У бал¬карцев — Темукуевы, Чеченовы, Кумуковы, Черкесовы, Кабардуковы, Дюгерлиевы. Среди фамилии Кушховых, весьма распространенной, много неродственников. Нами были опрошены представители Кушховых всех селений Кабардино-Балкарии. В результате оказалось, что кор¬ни каждой патронимии Кушховых восходили к различ¬ным карачаевским, осетинским и балкарским патрони-миям и фамилиям. Шестнадцать семей шалушкинских Кушховых и доныне помнят о своем родоначальнике Юсуфе Ациканове, жившем в Верхнем Кюннюме. В го¬рах сохранились остатки разрушенного дома семьи Юсу-фа, как и всего селения. Ацикановы жили между квар¬талами Токаевых, Бекановых и Забаковых недалеко от сельской мечети. Если проследить генеалогическую ли¬нию по прямой от Юсуфа к сегодняшнему дню, то она будет выглядеть следующим образом: Юсуф — Нухъ — Исмел — Амербий — Кушбий.
Этническая принадлежность и географические назва¬ния становились фамильными именами, как уже отмеча¬лось выше, и многих других родов. Абазов Исмел Тыту-евич, 1895 г. р., из сел. Мисостово (Урвань) рассказал, что его предок Елбахъсит в пятом колене был абазин¬цем и поселился в Кызбуруне III. Судьба ветви нашего информатора сложилась следующим образом. После смерти старшего сына Елбахъсита Нахъуэ на его вдове с тремя детьми женится Тхакахов Умар и увозит семью в Мисостово (Урвань). Пока дети Исмел, Хъазиз и Му-хъэмэт были маленькими — носили фамилию Тхакахо-вых, но, став совершеннолетними, вернули фамилию от¬ца — Абазова.
Абазинцами по происхождению считают себя лафи-шевские (Псыхурей) Абазовы. Первым среди них пять поколений назад в Лафишево появился Хажисмел. Но его имя не стало фамильным. За потомками закрепи¬лась фамилия по этнической принадлежности — Абазо-ковы (Абэзокъуэ), переводимая, как «абазэ» + «къуэ», т. е. абазинский сын. Потомки Хажисмела Хажмурат и Хажпаго пустили соответственно -корни в Баксане и Малке. В Псыхурее по сегодняшний день проживает 12 семей, старшей семьей из которых является семья Индриса. Хотя это было не всегда так. В частности, есть Нагоевы, выходцы из адыгейского сел. Жыцу, и ныне живущие в Алтуде (Тамбиево II), Баксане и Нальчике, которые происходят от Цеева Нагея. Усман Нагоев рас¬сказывает, что Цеев Нагей перед смертью попросил по менять фамильное имя на Нагей. В настоящее время в Алтуде проживает около 40 семей Нагоевых.
К фамилиям, в которых читаются традиционные ге¬ографические названия, гидронимы и фамильные имена владельцев отдельных селений, относятся Хапцевы, Мур-тазовы, Черековы, Чегемовы, Чегембаевы, Моздоговы, Тарчоковы, Лескеновы и т. д. Баксановы из Кызбуру-на III помнят шесть поколений своей фамилии. Самые отдаленные предки Султанбек, Пшибий и Асланбек, по¬томки трех ветвей которых сегодня и живут в селении. Более многочисленны ветви Султанбека (у 'него было шесть сыновей: Хазиз, Гузер, Милиль, Туту, Таши и Ба) и Асланбека (сыновья: Тамаша, Мусса, Мат и Та-нил). Старейшина рода Тали, ссылаясь на воспомина¬ния своего дедушки, говорит, что фамилию их предки получили потому, что жили у самого берега р. Баксан. Но, в каком поколении это было, он затрудняется отве¬тить.
Али Гуэбэшы, будучи родом из дагестанского сел. Кубачи, оказавшись в Жанхотово (Псыгансу), положил начало фамилии Губашиевых. В Жанхотово его приве¬ло отходничество, и, поскольку Али в совершенстве вла¬дел оружейным делом и вообще был мастером на все руки, жанхотовцы попросили навсегда обосноваться в их селении. Сначала Али, а затем и его сыновья изго¬товляли кинжалы, серебряные пояса, медночеканные из¬делия, водоносные сосуды. У сельчан и сегодня есть их изделия, на которых виден почерк кубачинского направ¬ления ремесла, проявляющийся в специфическом расти¬тельном и геометрическом орнаменте. Потомки Губаши¬евых больше стали заниматься коневодством, и в конце XIX в. это были известные в Кабарде владельцы отбор¬ных табунов лошадей.
Фамильное имя сармаковских Бирмамитовых проис¬ходит от названия расположенной в верховьях Малки, в районе пастбищ, горы Бурмамыт или, как ее часто на¬зывают, Бурмабут — заросшее растительностью подно¬жие. Дословный перевод «бурма» — заросший, лохма¬тый, «бут» — конечность.
В Сармаково одно из возвышенных мест — Къалэжь (старое поселение, старый поселок) — послужило назва¬нием одноименной фамилии Калажоковы. Родоначаль¬ника Ныровых звали Баноко (Банэкъуэ — сын колюч¬ки). Жил он то ли в Шапсугии, то ли в Бжедугских зем лях и родом был из абазинцев. Но имя Баноко не стало фамилией, его потомков назвали Ныровыми, что с аба¬зинского переводится, как живущие за рекой. Внук Ба¬ноко Бажа переселился в Георгиевск, а его потомки рас¬селились в Каменномостоким, Н. Куркужине, Залукодесе.
Как соотносились между собой фамилия и патрони¬мия? Однофамильцы иногда могли проследить свою ро¬дословную, дюжину или больше поколений, до общего предка, но по большей части они знали только его имя и какие-нибудь связанные с ним предания. Люди одной патронимии, в особенности ее старшие члены, хорошо помнили своего вполне достоверного предка — одного из потомков основателя всей фамилии. В одних случаях, если это были кабардинские унэкъуэщ благъэ или бал¬карские айырылгъан къарындаш, их отделяли от него всего 2—4 степени родства, з других, если это были унэ¬къуэщ жыжьэ иди атаул, степеней родства могло быть 5—7 и больше. Бывало, что несколько родственных па¬тронимии, сохраняя память о своем первоначальном фа¬мильном наименовании, носили разные фамилии, обра¬зованные от имен сыновей или других потомков обще¬фамильного предка. Так, отмеченные выше кабардин¬ские фамилии Тхашоковых, Мжоевых и Гуважуковых — все Тхашоковы, потому что они произошли от Тхашоки и его братьев Макоя и Гуважуки. В Каменномостском два сына некоего Бея — Къэшэж и Шэру — основатели Кашежевых и Шериевых. Аргуданские Какиевы (Къа-къий) считают себя отделившейся ветвью Чеченовых из Кашкатау. «Къакъий» переводится как «новорожденный теленок» и в наши дни мало употребимо. Фамилии Ело-евых и Мирзоевых — тоже от одного корня, но, когда они разделились, никто не помнит. Балкарские фамилии Кюйгеновых, Аккизовых, Макитовых и Акбулатовых до 1918 г. принадлежали одной фамилии. Из фамилии До-дуевых выделились Алтуевы. Фамилия Мусуковых по¬ложила начало фамилиям Хучуевых, Генадруковых и Кыртаевых и т. д. и т. п.
В условиях фамильно-патронимической организации сохранились остатки культа предков. В память родона¬чальников, давших свои имена фамилиям и патроними-ям, произносились обрядовые формулы. У кабардинцев по окончании Уразы или на Курмане собирались ста¬рики-однофамильцы, и старший от имени присутствую¬щих произносил хъуэхъу: «Все мы просим тебя, Аллах, простить грехи такого-то, а также таких-то». По пятни¬цам вечером глава семьи, начиная трапезу, провозгла¬шал хъуэхъу в честь предков, прося Аллаха предоста¬вить им хорошее место в раю. Балкарцы поминали пред¬ков и совершали жертвоприношения у домашнего оча¬га, который считался у них священным. Вот как описал балкарские поминки М. М. Ковалевский: «В ночь того дня, который посвящается семьей на поминки ее покой¬ников, обыкновенно приготовляют чучело из дерева и тряпок, которое одевают в платье недавно умершего род¬ственника. Это чучело сажают заодно с семьей вокруг очага, плачут и горюют около него, жалуясь ему на свои несчастья. Затем подносят ему угощения, после чего все встают со своих мест и выходят из сакли, чтобы дать покойнику время поесть. По возвращении снова са¬дятся и съедают 'Приготовленный хозяйкой ужин»67.
Патронимии имели собственные кладбища или участ¬ки на сельских кладбищах, что наблюдается и в наши дни. Где бы ни умер человек, его непременно везут в се¬ление и хоронят рядом с родней. Существовали и другие религиозные, подчас суеверные, представления, связан¬ные с принадлежностью к той или иной фамильно-патро¬нимической общности. Так, в прошлом у всех кабардин¬цев вторник и пятница считались особенными, необыч¬ными днями. Но в разных фамилиях отношение к ним было различным. У Гауновых (сел. Каменномостское) вторник считался неудачным днем, пятница — удачным, у Бетрозовых (сел. Старый Урух) неудачным днем бы¬ла пятница, а удачным — вторник, у Бейтугановых (сел. Каменномостское) оба дня рассматривались как одина¬ково неудачные.
Кровным родством членов патронимии, да и подавля¬ющего большинства фамилий мотивировалось, что в их пределах не допускалось заключение браков. В чем при¬чина этого широко распространенного в мире обычая, получившего в науке название экзогамии (от греч. эк-зо — вне и гамос—брак), не вполне ясно. Народы, при¬держивающиеся экзогамии, чаще всего объясняют ее вредом от родственных браков. Однако те народы (на Кавказе — большинство народов Дагестана и азербайд¬жанцы), которые, не желая, чтобы калым и приданое уходили из патронимии, веками предпочитали родствен¬ные браки, вроде бы не испытали на себе их вредных последствий. Закрепление экзогамии относится ко вре мени усиления в обществе роли мужчины, когда шло вы¬деление родовых групп, затем семейных общин, стрем¬ление к восполнению своего потомства и к наследова¬нию собственности, усилению экономических возможно¬стей, внедрение в местную среду новых этнических ком¬понентов. Экзогамия в среде родни — средство укреп¬ления ее солидарности: запрещение вступать в брак как -бы приравнивает всех вообще родственников к самым -близким, брак с которыми считается кровосмешением.
Сведения об экзогамии у кабардинцев и балкарцев не вполне однозначны. По одним сообщениям, браки между родственниками запрещались независимо от сте¬пени родства. Они не допускались не только в одной фа¬милии, но и между членами фамилий, считавшихся про¬исходящими от одного родоначальника. Скажем, у ка¬бардинцев Елоевы не могли вступать в брак с Мирзое-выми, а у балкарцев — Додуевы с Алтуевыми. Это отно¬сится и к Чочаевым, Цораевым и Мзаевым, поскольку основателями тукъумов были родные братья Чочай, Цо-ра и Мза. Не могут вступать в брак Лелюкаевы и Бин-яогеровы из Шаурдата, Эфендиевы из Верхней Балка-рии, Верхнего Баксана и Юсуповы из Хулама, Чигировы и Хаировы, Махиевы и Жантуевы из Хуламо-Безенгкй-ского и Чегемского ущелий, Герузовы и Уянозы из Че-,гет-эль, Таклуевы, Боташевы и Хуболовы, коспартииские Бозиевы и Башиевы.
Близкими родственниками считаются Уянаевы из Со¬ветского (Кашкатау) и Кушховы из Аушигера. Уянае¬вы положили начало кабардинской патронимии Кушхо-вых. Кушховы, живущие ныне в Лечинкае, не имеют никаких родственных отношений с аушигерскими, но не могут породниться с Чеккеевыми из балкарского села Гунделен, так как ведут свое начало от одного из чле¬нов тукъума Чеккеевых — Жандара, переселившегося в Лечинкай еще до революции.
Однако по другим сообщениям запрет налагался только на браки между родственниками до седьмой сте¬пени родства. Некоторый свет на этот вопрос проли¬вает полевая информация, полученная в Балкарии. Здесь считалось, что если фамилия с течением времени разделилась на несколько новых, то браки между их членами уж в 7—8-м колене могут быть допущены. В частности, такие браки обнаружены между родственни¬ками седьмого колена в разошедшихся от общего корня тукъумах Сарбашевых, Карчаевых и Мисировых. А поскольку родство шестой-седьмой степени по большей части свойственно членам не фамилии в целом, а круп¬ной патронимии, по-видимому, можно говорить о тен¬денции к превращению фамильной экзогамии в патро¬нимическую. Не исключено, что определенную роль а сужении экзогамного круга сыграло распространение, шариата, ограничевшего запрет на 'браки между кров¬ными родственниками четвертой степени родства.
Заключение родственных браков считалось тяжким преступлением и строго каралось. У кабардинцев, как отмечает X. М. Думанов, нарушителей подвергали те¬лесным наказаниям, изгоняли из патронимии, лишал» всех прав 68. Так же поступали у 'балкарцев, причем да¬же по отношению к тем, кто состоял между собой в не¬близком родстве. Когда один из Тохаевых женился на девушке из родственного тукъума Куршаевых, прихо¬дившейся ему родственницей в пятом колене, собрался объединенный совет тукъумов и предупредил, что впредь, такие поступки будут сурово пресекаться. Нарушение запрета воспринималось как нарушение дедовских зако¬нов, древних устоев общества, сформировавшихся на основе народного опыта, а значит, и игнорирование со¬временных им норм общественного порядка. Кровосме¬шение запрещалось и по мусульманскому праву, которое-исключало браки с сестрами, тетками по отцовской и материнской линии, дочерьми братьев, кормилицам» и т. д. Поэтому члены патронимии, фамилии и сельской общины нарушение экзогамии считали в общем-то пре¬ступлением. Экзогамный брак нередко заставлял нахо¬дить невест в 'соседних ущельях или у соседних народов'» Брак между родственниками не только сурово порицал¬ся общественным мнением, но и высмеивался в тут же появлявшихся рассказах и шуточных песнях, которые распространялись и в другие сельские общины. Поэтому, как правило, горец думал о последствиях, прежде чем сделать что-то зазорное.
Родство по материнской, женской линии считалось менее обязывающим, чем родство по отцу. К тому же, как правило, материнская родня (у кабардинцев анэш, у балкарцев аначы) жила дальше, и хозяйственно-быто¬вые связи с ней были менее тесными. Все же если кто-нибудь из ее числа проживал поблизости, он нередка становился участником трудовой взаимопомощи. Чаще бывало, что близкие родственники со стороны матери в случае нужды помогали материально. Кроме того, су¬ществовали некоторые обычаи и обряды, выдвигавшие на первый план именно этих родственников. Они пере-житочно сохранялись от тех древних времен, когда оп¬ределяющее значение имело не отцовское, а материн¬ское родство. В XIX в. женщина обычно в перый раз ро¬жала не в доме мужа, а в доме своих родителей и, ког¬да она возвращалась, материнская родня должна была одарить ребенка скотом. Такое же одаривание происхо¬дило и тогда, когда роды происходили в доме мужа, но затем женщина проводила с ребенком некоторое время в родительском доме 69. Родственникам по матери пола¬галось 'принимать самое активное участие, в том числе и в доставлении съестных припасов, в празднике по случаю рождения ребенка. У ряда народов Кавказа отмечена особая роль материнского дяди: часто именно он давал ребенку имя, снимал первые волосы, щедро одаривал по случаю наступления совершеннолетия, был сватом или человеком, в доме которого прятался жених во вре¬мя свадьбы, и т. д. Однако у кабардинцев и балкарцев эти обычаи уже не сохраняются.
Родственники со стороны матери не мстили за кровь и сами не побуждали к мести. Однако три уплате кров¬ного выкупа они также вносили свою долю. «Уэкъуэщ помогают кровью, анэш — только деньгами»,— говорили по этому поводу кабардинцы.
Относительно меньшая солидарность с материнской родней проявлялась и в том, что нормы экзогамии по отношению к ним были несколько либеральнее. Если с родственниками по отцу нельзя было заключать браки, по крайней мере, до седьмого колена, то с родственника¬ми по матери—до четвертого-пятого. У б'алкарцев при¬держивались правила: в одной и той же ветви тукъу|ма в разных поколениях нельзя брать жен из одной и той же родственной группы.
Приблизительно так же обстояло дело с родственны¬ми связями по браку, т. е. со свойством. Трудовая взаи¬мопомощь здесь по понятным причинам была затрудне¬на, но помощь продуктами или деньгами в необходимых случаях оказывалась. В частности, при выплате цены крови патронимия жены вносила свою долю. Экзогамия распространялась на свойственников обычно в такой же мере, как и на материнскую родню. Это, правда, не ме шало кабардинцам и балкарцам придерживаться в ста¬рину обычаев сорората (брака с сестрой умершей же¬ны) и особенно левирата (брака с братом умершего му¬жа). Оба обычая обязаны своим возникновением глав¬ным образом материальному расчету. Сорорат облегчал покупку за калым другой женщины, левират предотвра¬щал потерю семьей и патронимией женщины, которую уже купили. Были и другие вызвавшие их к жизни при¬чины, прежде всего то, что сирот в этих случаях воспи¬тывали не чужие люди, а близкие родственники. Леви¬рат, отмеченный у адыгов уже во второй половине XV в. итальянским путешественником Дж. Интериано («лишь только один из братьев умрет, другой на следующую же ночь берет жену покойного»70), бытовал у них, а также у балкарцев до начала нашего столетия, когда стал рассматриваться как кровосмешение. Сорорат ушел в прошлое еще раньше.
Добрым отношениям со свойственниками придавали большое значение. Их старались укреплять частым вза¬имным угощением и одариванием. Многие семейные со¬бытия — свадебные обряды, посещения друг друга род¬ными новобрачного и новобрачной, возвращение моло¬дой в родительский дом для родов или ее приезд туда с ребенком — все это не обходилось без того, чтобы гос¬ти не пфивезли с собой в дар съестные припасы, напит¬ки, отрезы тканей и т. п., а хозяева, в свою очередь, их не одарили.
Очень большое значение придавали кабардинцы и балкарцы .искусственному родству. Такое родство было известно им, как и многим соседним народам Кавказа, в самых различных видах. Наибольшее значение имели усыновление, побратимство и аталычество. Существовали и другие, близкие к ним формы породнения, которое устанавливалось при обрядах первых лет жизни ребен¬ка и во время свадьбы.
К усыновлению или удочерению прибегали ,во многих жизненных ситуациях. Если у роженицы не было или не хватало молока, ей приходилось обращаться .к какой-нибудь кормящей женщине, и та тем самым становилась молочной матерью ребенка. Кровник, у которого не бы¬ло другой возможности избежать мести, искал случая, чтобы прикоснуться губами к груди матери своей жерт¬вы и этим вынудить ее его усыновить. «Если убийца,— отмечала в очерке о кабардинцах Е. Н. Студенецкая,— любым способом, силой или хитростью касался груди матери убитого, то он становился сыном ее, членом ро¬да убитого и не подлежал кровной мести»71. О таком же обычае у балкарцев рассказывали В. Ф. Миллер и М. М. Ковалевский. К усыновлению же обычно прибе¬гал кровник, когда ему приходилось бежать и поселить¬ся в другой местности. Н. Ф. Дубровин писал о таких случаях: «Лицо чужого народа или чуждого общества, переселившись к одному из черкесских племен и желая там скрываться... или остаться навсегда, изъявляло же¬лание быть усыновленным одним из семейств того аула, в котором поселилось»72. Усыновление совершалось опять-таки путем прикосновения губами к груди жены или матери усыновителя. Бывало, что так же поступал человек, хотевший обеспечить себе полную безопасность временного пребывания на чужой земле. Так, русский офицер Ф. Ф. Торнау, проводивший разведки в горах, договорился с адыгом Багры о том, чтобы тот его усыно¬вил. «Жена Багры, пришедшая с мужем погостить в от¬цовском доме, была налицо, следственно, дело не пред¬ставляло больших препятствий»73.
Нетрудно увидеть, что во всех этих случаях породне-ние достигалось путем установления молочного родства. Балкарцы считали, что «моло,ко идет так же далеко, как и кровь», т. е. является не менее обязывающим. Ады¬гейский этнограф М. А. Меретуков отметил, что все ады¬ги считали молоко матери священным, и даже высказал предположение, что некогда с ним было связано особое божество. Материнским молоком клялись и проклинали, человек, его оскорбивший, становился отверженным74.
Побратимство было установлением тесного союза между двумя людьми, стремившимися связать себя не¬разрывными узами. Достигалось оно различными обря¬дами. Существовала клятва на оружии. Ш. Б. Ногмов рассказывает предание о князьях Хатожуко и Шужие, которые «для утверждения братского союза и верности» поклялись в дружбе и, по древнему обычаю, переломили свои стрелы в святилище Жулат (Татартуп)75. Другой обряд отметил М. М. Ковалевский: в дружбе клялись над чашей, в которую каждый из побратимов бросал серебряные опилки или мелкие монеты и из которой затем пили 76. Серебро у многих народов считалось сим¬волом вечной, нержавеющей дружбы. В то же время питье из одной чаши, вероятно, восходит к питью сме шанной там крови побратимов, что магически уподобля¬ло кровь одного крови другого. Магическое значение име¬ла и клятва на оружии, которое, как и многие другие острые предметы, наделялось чудесной силой. Оба эти приема восходят к древним скифам, у которых, по рас¬сказу Геродота, побратимы пили из общей чаши с ви¬ном, добавляя туда свою кровь и обмакивая меч, стрелы, секиру и копье.
Однако к XIX в. эти древние ритуалы были уже в основном вытеснены ритуалом молочного породнения. Н. Ф. Дубровин на основании всех известных ему све¬дений писал, что если два человека хотят вступить в союз, то один из них притрагивается губами к груди ма¬тери или жены другого.
Аталычество (от тюркского слова «аталык» — как бы отец, воспитатель) было обычаем, по которому детям полагалось воспитываться не в родной, а в чужой семье. Еще до рождения ребенка человек, желавший взять его на воспитание, предлагал будущим родителям свои ус¬луги. После имянаречения ребенка аталык с подарками отправлялся к родителям своего будущего воспитанни¬ка. Последние не должны были навещать своего ребен¬ка и вмешиваться в его воспитание в новом доме. По достижении ребенком одного года устраивался праздник показа его жителям селения или поселка, которые его одаривали. А через некоторое время устраивали празд¬ник в честь первого шага, выявляя склонности воспитан¬ника, раскладывая рядом различные предметы — от книги до чабур — и наблюдая, что его больше привле¬кает. Отсюда делали вывод, кем он будет, когда вырас¬тет. С шести-семилетнего возраста его начинали при¬учать к труду, что делали очень осторожно, не перегру¬жая и постоянно следя, чтобы ничего не случилось. Со¬вершеннолетие воспитанника ознаменовывалось его тор¬жественным возвращением домой. Дореволюционные ав¬торы писали, что молодой человек в сопровождении вос¬питавшего его лица торжественной процессией возвра¬щался к своим родителям. С этого времени между обо¬ими родами возникала родственная связь, и воспитан¬ник, или эмчек, лишался права вступать в брак с кем-либо из семьи аталыка. Этот обычай был широко рас¬пространен у народов Кавказа — адыгов, балкарцев, карачаевцев, ногайцев, осетин, абазин, абхазов, части грузин, в древности же — у многих европейских, тюрк ских и монгольских народов. У некоторых из них (на Кавказе у абхазов и западных адыгов) он быювал в самых широких слоях населения, но у большинства — преимущественно в среде князей и дворян. Это вполне понятно. Если в более отдаленные времена обычай ата-лычества был связан с воспитанием хорошего тона по¬ведения, то в XIX в. добавилось стремление эксплуата¬торских классов избавить своих жен от лишней физиче¬ской нагрузки. Вышестоящий феодал, передавая ребен¬ка на воспитание нижестоящему феодалу и лишь иног¬да крестьянину, а тем самым роднясь с «им, расширял круг своих приверженцев, преданных его дому лю¬дей. Со своей стороны, воспитатель приобретал в лице воспитанника и его родни могущественного покровите¬ля. В. Ф. Миллер, М. Ковалевский, В. Я- Тепцов, Б. А. Ланге, М. К. Абаев и др., указывая «а установле¬ние родственных связей между семьями аталыка и эмче-ка, отмечали, что при подобных связях князья дарили воспитателям земельные участки, а последние при этом должны были оказывать всевозможные услуги таубию, носившие название «эмчекской подати». С. С. Киржинов, В. П. Невская, Е. Н. Студенецкая и И. М. Шаманов за¬мечают, что аталычество в эпоху феодализма приобре¬ло окраску феодализма и строилось на основе взаимной выгоды.
Но с утверждением на Кавказе царской власти и про¬никновением капиталистических отношений этот обычай приобрел еще более яркое социальное значение, принял чисто экономический характер и стал орудием подчине¬ния крестьян. Своих детей князья отдавали, как прави¬ло, бывшим подвластным крестьянам в своем или со¬седнем селе; кабардинские князья — о балкарские, осе¬тинские и даже в грузинские семьи.
Аталыческие связи устанавливались и между рав¬ными по положению феодалами одного или соседних народов, способствуя прекращению вражды или созда¬нию феодальных союзов. Бывало и так, что кровники буквально выкрадывали ребенка, чтобы возникшее ата-лыческое родство положило конец 'кровопролитию.
У кабардинцев, как писал в середине XVIII в. совет¬ник канцелярии коллегии иностранных дел В. М. Баку¬нин, «новорожденный владельческий сын тотчас отдает¬ся к дятке (дядьке.— Авторы), одному из ближних уз¬деней, который сыщет ему и кормилицу, а при возрасте
обучает его стрелять из лука и из пищали и саблями рубиться и колоться и прочим военным, по их обычаю, зкзерцициям (т. е. упражнениям.— Авторы), также красть сперва у подданных своих овцу, корову и ло¬шадь, а потом и к посторонним на воровсто ездить»77. Удерживался у них этот обычай до Крестьянской рефор¬мы, после которой его случаи стали нечастыми. Еще дольше аталычество сохранялось у балкарцев: в нача¬ле нашего века М. К. Абаев отметил, что оно «не успе¬ло еще и теперь выйти из моды окончательно»78. Кроме того, у балкарцев аталычество чаще, чем у кабардинцев, встречалось в крестьянской среде, и дальше бытовало воспитание в чужих семьях не только мальчиков, но и девочек. Так, по рассказам информаторов, в пос. Бет-тургу Солтан Беккиев из крестьянской семьи воспиты¬вался в крестьянской же семье Шекеровых, в сел. Чегем Элькам Таукенов — у Кучуковых, Айшат Малкарова — у Гелястановых и т. д.
Родство по аталычеетву считалось более тесным, 'чем кровное. Часто оно было как бы двойным. Обычно ата-лык приглашал кормилицей свою родственницу, и к родству по воспитанию добавлялось молочное родство. (Недаром у балкарцев воспитанник назывался эмчек — грудь, сосок, в то время как у кабардинцев къан — кровь). Но и одно только длительное, нередко лет до 15—16, а то и до свадьбы, пребывание воспитанника в доме аталыка сближало его с новой семьей и вело к отчуждению от родной семьи. Имеется много сообщений о том, что в случае ссоры аталыка с отцом воспитанника последний принимал сторону аталыка. Но такие ссоры были редкостью. В норме родство по аталычеетву свя¬зывало между собой не только две семьи, но и две фа¬мильно-патронимические организации.
Другие связи по искусственному родству были до¬ступнее, чем аталычество, и буквально пронизывали по¬вседневный быт всех слоев населения. Они завязывались при совершении различных семейных обрядов. Так, у адыгов, по сообщению Н. Ф. Дубровина, вскоре после рождения ребенка «один из ближайших соседей, родст¬венников или приятелей дарил счастливому отцу корову, лошадь или овцу, смотря по состоянию, приносил хлеб, вино и другие съестные припасы и получал за то право дать имя новорожденному»79, становясь для него «вто¬рым отцом». Эта традиция восходила к древним ре.ли гиозным представлениям о таинственной связи между именем и носящим его человеком. Известно, что у мно¬гих племен и народов существовал запрет произносить подлинные имена людей, чтобы о них не прослышали злые духи или не воспользовались колдуны. При таком отношении к имени тот, кто его дал, приобретал для человека особое значение, и это в конце концов повело к искусевенному родству. Так же обстояло дело со сня¬тием первых волос. Тот, кто в первый раз бреет моло¬дому князю или дворянину голову и хранит его воло¬сы, писал об адыгах Хан-Гирей, рассматривался как его аталык80. Здесь перед нами воспоминание о древней вере в магическую силу волос, завладев которыми, мож¬но причинить вред их владельцу. Поэтому некогда по¬всеместно считалось, что волосы лучше вообще не стричь, а если уж стричь, то тщательно прятать. Ясно, что человек, которому это доверяли, отныне входил з число самых близких.
Большое значение для установления отношений ис¬кусственного родства имели свадебные обряды времен¬ного помещения жениха и невесты в чужие дома. У ка¬бардинцев жених на время свадьбы уходил из родитель¬ского дома и скрывался у одного из товарищей. Здесь он, по свидетельству кабардинского учителя Т. П. Ка-шежева, «считается выше родного сына, дом для него — как бы собственный, хозяин же с хозяйкой — как бы его родители. Он же сам в это время называется «кан», т. е. приемыш... Вообще же обычай канства, как и аталыче-ства, считается у кабардинцев священным»81. Так же, по сообщению М. М. Ковалевского, обстояло дело у бал¬карцев, у которых приятель, приютивший жениха, «от¬ныне становится для него лицом столь же близким, как аталык, или воспитатель, и получает название «болуш»82.
Что касается невесты, то у кабардинцев во времена Ш. Б. Ногмова ее также на время помещали в чужой дом, позднее же продолжали так поступать только тог¬да, когда брак заключался без согласия ее родителей. У балкарцев пребывание невесты в чужом доме было обязательным в среде высших сословий. У крестьян это делалось реже, по некоторым данным, преимущест¬венно в бедных семьях, передававших девушку богатому родственнику, который ее одевал и выдавал приданое 83. Обычай временного пребывания жениха и невесты в чу¬жих домах, существовавший у многих кавказских наро дов, возник очень давно. В глубокой древности, когда люди переходили от поселения новобрачных с родней жены к поселению с родней мужа, им потребовался сво¬его рода компромисс — временное промежуточное посе¬ление не здесь и не там. В дальнейшем же он сохранился именно потому, что стал удобным способом устанавли¬вать искусственное родство.
Усыновление, побратимство и аталычество налагали родственные узы не только на отдельных людей и их семьи, но и на их кровную родню. Они обеспечивали взаимную помощь и поддержку, запрещали браки в тех же степенях, что и кровное родство, и обязывали мстить (хотя и не отвечать) за кровь. Другие связи по искусственному родству устанавливались в одних случаях между семьями (с теми, кто нарек имя или в первый раз снял волосы), в других — также и между их родней (с теми, кто приютил жениха или невесту). Они ограничивались главным образом материальной взаимопомощью и нравственной взаимоподдержкой, а также запрещением брачных союзов с теми, с кем устанавливалась связь. При этом родство, возникавшее при свадеб¬ных обрядах, было более тесным и обязывающим, граничившим с молочным родством.
Во второй половине XIX в. родственные связи стали постепенно слабеть. Создание в Кабарде и Балкарии по¬сле окончания Кавказской войны замиренной среды уменьшило значение родственной взаимозащиты. Начав¬шееся же после Крестьянской реформы развитие капи¬талистических отношений начало подрывать трудовую и материальную взаимопомощь. Так, уже на рубеже ве¬ков при производстве войлочных изделий в Кабарде приглашали мастериц домой за плату, а в Балкарии договаривались с ними на началах испольщины84. В советское время ослабление родственных уз продолжа¬лось и ускорилось. Индустриализация и «раскрестьяни¬вание», сопровождавшиеся процессами урбанизации, способствовали дальнейшему изживанию традиций солидарности родственных коллективов.
Все же такие традиции в той или иной степени со¬храняются и сегодня.
Почти все кабардинцы и балкарцы продолжают носить свои древние фамильные имена. Изменение их отдельными лицами, если не совсем неизвестно, то встречается очень редко. Близкородственные семьи, в особенности семьи разделившихся родных братьев, часто живут по соседству. Например, у балкарцев в В. Балкарии смежными дворами живут семьи Атабиевых, Глашевых и Османовых, в В. Чегеме — Аппаевых, Атакуевых и Му-сукаевых, в В. Жемтале — Занибековых, Алтуевых, Зан-кишиевых и Мусуковых, в Лашкуте — Томаевых и т. д. В кабардинских и балкарских селениях по-прежнему встречаются целые патронимические кварталы. В прежнем виде удерживается и родственная трудовая взаимо¬помощь при строительстве домов. Намного реже наблюдаются другие формы трудовой взаимопомощи, но совсем они не исчезли. Так, в некоторых балкарских селе¬ниях подчас сообща заготавливают сено. Не ушла из быта материальная взаимопомощь относительно близ¬ких родственников — опять-таки при строительстве до¬мов, три таких семейных событиях, как рождение ребен¬ка, свадь!ба, похороны, большие поминки. Нередки случаи, когда нуждающимся или пострадавшим родственникам оказывается помощь деньгами или подарками. Больше того, в современных условиях всеобщего дефицита солидарность родни даже усилилась: одни доставляют другим различные товары или услуги — каждый что может.
Как и прежде, родня собирается по случаю семейных событий и на различные другие праздники. Особенно большое значение продолжает придаваться присутствию всех родственников на похоронах. Бывает, что собираются для решения каких-нибудь чрезвычайных вопросов, например, чтобы обсудить недостойное поведение одного из своих членов, предупредить его о возможном •бойкоте и т. п. На таких собраниях, обычно в доме кого-нибудь из старших, создается общественное мнение родни. Словом, и в радости и в горе родственники помнят о своей общности, хотя, разумеется, эта общность всячески дополняется и пересекается с соседской, дружеской, порожденной работой в одном коллективе.
Солидарность родни продолжает питаться традициями экзогамии, сохраняющейся в прежнем виде. Случаи ее нарушения даже в городах очень редки. В народе (к нарушению экзогамных традиций относятся резко отрицательно.
Так же обстоит дело у большинства соседних народов Кавказа, а у некоторых из них, и прежде всего у абхазов, родству продолжает придаваться еще большее значение. У них, в частности, не прервалась традиция регулярных фамильно-патронимических сборищ под руководством общепризнанного главы, на которых собравшимся представляют появившихся на свет новых родственников, вспоминают ушедших из жизни, принимают решения об изгнании из селения нарушителей экзогамии, да и всех тех, кто опозорил своих близких.
Все это относится к кровному родству по отцовской линии. Что касается родства по линии матери, а также свойства, то их относительное значение даже несколько возросло за счет того, что отцовское родство уже не так заслоняет собой другие родственные связи. В противоположность этому, искусственное родство почти перестало играть какую-либо роль. Его основные виды — усыновление, побратимство, аталычество — сделались бесполезными и прекратили свое существование уже в на¬чале нашего века. Второстепенные виды, связанные с детскими и свадебными обрядами, в основном сохрани¬лись, но скорее как одна из составных частей этих обрядов.