Найти: на:

 

 


МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ

 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 

Мы уже не раз видели, что в народных традициях кабардинцев и балкарцев отразились многие черты патриархального быта. Патриархат — это порядок, по которому господствующее положение в семье и в обществе принадлежит мужчине, отцу (от греческого патер — отец и архэ — власть). Но патриархат патриархату рознь. В одних обществах он имел или имеет характер безраздельного владычества мужчины над женщиной, доходя¬щего до полной потери ею человеческого достоинства. В других он проявляется намного мягче. Так вот — в традиционном укладе жизни кабардинцев и балкарцев немно¬го такого, о чем высказаны настолько противоречивые суждения, как суждения о взаимном положении мужчин и женщин.
«Мужья,— писал в первой половине XIX в. кабардин¬ский просветитель Ш. Б. Ногмов,— считают жен совер¬шенными рабынями; во всяком случае, они должны ока¬зывать во всем безусловное повиновение, им не только не позволяется противоречить, но даже произносить жа¬лобы». И далее: «Рабство жен, без сомнения, происхо¬дит от обычая, существующего и ныне,— платить отцам за невест окотом, лошадьми и вещами так называемую уасса, т. е. «калым»». То же сообщали о других адыгах многие путешественники этого времени. Так, по словам швейцарского натуралиста Ф. Дюбуа де Монпере черке¬шенка находится в полном подчинении у мужа и является скорее его рабыней, нежели подругой, а по свидетель¬ству английского журналиста Дж. Лонгворта, она рассматривается как низшее существо и осуждена обычая¬ми страны на ежедневное и продуманное подчеркивание своего 'приниженного положения 2.
В то же время немало наблюдателей подчеркивало что женщина у кабардинцев и балкарцев не так прини¬жена, как у других народов Востока. В частности, рус¬ский академик Г. Ю. Клапрот считал, что адыгские жен¬щины менее «ограничены», чем женщины у «других ази¬атов». Генерал-лейтенант русской службы И. Ф. Бла-рамберг обратил внимание на то, что они находятся в меньшем «заточении». Тот же Дж. Лонгворт подметил, что обращение с женщиной не лишено намеков на га¬лантность и налета рыцарства 3. О балкарцах С. Ф. Да¬видович писал, что у них женщина по сравнению с дру¬гими мусульманскими обществами находится в приви¬легированном положении. Более осторожно и взвешенно высказался на этот счет Хан-Гирей, слова которого мы уже приводили в одной из предыдущих глав. «У черкес жены в совершенной зависимости от воли мужей, но из этого не следует заключать, что они у них рабыни»; бо¬лее того, черкесы отличаются «величайшим уважением» к женщинам 4. Нельзя не задаться вопросом: как совме¬щаются между собой полная зависимость и величайшее уважение.
В ^современной науке также нет единства во взгля¬дах на взаим'ное положение полов в традиционном быту кабардинцев и балкарцев, равно как и соседних народов Северного Кавказа. Карачаевский исследователь К. И. Чомаев, рассмотрев ряд относящихся .к этому во¬просу данных, определил это положение как «культ муж¬чин»5.
Иную идею развил кабардинский ученый Б. X. Бгаж-ноков. Не отрицая целиком мнения о зависимом поло¬жении адыгских женщин, он, однако, цривел немало до¬водов в пользу того, что женщины были предметом по¬читания, а следовательно, и в пользу своего рода «куль¬та женщин». Среди этих доводов такие, «ак нравствен¬ные требования помогать женщине, по возможности вы¬полнять ее просьбы, оберегать ее и почтительно с ней обращаться; обычай, по которому женщина могла пред¬отвратить столкновение мужчин, сбросив платок или да¬же только напомнив, что она может это сделать; опреде¬ленная свобода женщин, и еще больше девушек в общении с мужчинами и т. п. Многое здесь, как считает Б. X. Бгажноков, является наследием матриархата, под которым понимается древнейший порядок господства в семье и в общине женщины, матери (от греч. матер — мать и архэ — власть). Что же касается последующего ухудшения положения женщины, то оно в значительной степени связано с распространением на Северном Кавка¬зе ислама 6. Те или иные из приведенных соображений высказывались различными авторами и раньше. Одни из них верны, другие вызывают возражения, некоторые тре¬буют уточнений. Обо всем этом речь будет идти даль¬ше, когда мы обратимся к семейному и общественному положению женщины у кабардинцев и балкарцев.
У всех народов на всем протяжении их исторического развития — от зрелого первобытнообщинного строя и, по крайней мере, до позднего капитализма — «хозяева¬ми жизни» были мужчины. Кабардинцы и балкарцы не составляли в этом отношении исключения. В семье и об¬ществе, в хозяйственной жизни и управлении, в судопро¬изводстве и отправлении религиозного культа главенст¬вующую роль у них играли именно мужчины.
В семейном быту лидирующее положение мужчин основывалось прежде всего на их имущественных пра¬вах. Все, что принадлежало семье, состояло из двух ча¬стей: общесемейного имущества и имущества замужних женщин. Первая и основная из этих частей включала как недвижимость — землю, постройки, так и движи¬мость — скот, инвентарь, изделия домашних промыслов, съестные припасы и т. п. Она приобреталась по наслед¬ству и умножалась трудом всех членов семьи, в том числе и женщин. Но принадлежала она только мужчи¬нам семьи. Вторая часть состояла из приданого женщи¬ны, части калыма, предназначенной ей в качестве обес¬печения на случай вдовства или развода, и подарков, полученных ею от своей и мужниной родни. По некото¬рым данным, сюда же могла входить некоторая продук¬ция женского труда, (например, вязаные изделия у балкарцев), но скорее всего такой порядок возник толь¬ко в пореформенное время. Эта вторая часть являлась личным достоянием женщины, на которое никто не мог претендовать. Однако по своему значению она, как пра¬вило, далеко уступала первой части и не играла решаю¬щей роли в экономике семьи.
Соответственно и наследство доставалось главным образом мужчинам. По адатам, общесемейное имущество целиком переходило к сыновьям или к другим родст¬венникам мужского пола и только при их отсутствии — к дочерям. Имущество замужних женщин наследовалось дочерями, составляя их приданое, а за их отсутствием возвращалось в родительский дом. По шариату, обще¬семейное имущество могло переходить и к женщинам, но при этом сыновья получали вдвое больше дочерей, вдова же, в зависимости от «руга наследников,— от вось¬мой до четвертой части наследства. Нередко женщины добивались шариатского порядка раздела, но психологи¬ческий климат в семье и в обществе был таков, что чаще действовал предписанный адатами или смешанный принцип наследования 7.
Еестественно, что в этих условиях верховенство в семье также принадлежало мужчинам, и лрежде всего старшему из них, который обычно и был главой боль¬шой или малой семьи. Мы уже отчасти касались харак¬тера его власти, теперь же настало время сказать о ней применительно к сюжетам этой главы.
Народные традиции предоставляли главе семьи — нахьыжъ, или тхьэмадэ, у кабардинцев, юй тамата у балкарцев — большую, зачастую мало чем ограничен¬ную власть не только над мужчинами, но и над женщи¬нами. Власть эта была особенно велика в тех случаях, когда он одновременно был отцом ('или старшим от¬цом— дедом) семейства, а не старшим братом, руково¬дившим большой семьей после смерти либо уже при жизни одряхлевшего отца. Надо учесть также, что в то время мужской частью семьи ее глава распоряжался непосредственно, над женской же частью он властвовал при посредстве старшей из женщин. Но так или иначе верховная власть принадлежала мужчине — мужу, отцу, свекру, деду.
«Выйдя замуж,— писал И. Ф. Бларамберг об адыгах,— женщина переходит в полное подчинение к своему мужу». Он отныне ее «хозяин и судья», имеющий даже право на ее жизнь и смерть, отвечая за это только пе¬ред ее родителями 8. Жене не полагалось возражать му¬жу, проявляя тем самым к нему неуважение, нарушать его указания, вмешиваться в его дела. В адыг¬ской народной сказке «Умная жена» князь выгоняет из дому жену, которая в его отсутствие рассудила людей, пришедших к нему за советом. «Ты оскорбила меня,—сказал он жене,— и не мо¬жешь больше оставаться в моем доме. Уходи к своим родителям». За серьезные проступки — такие, как нане¬сенная ему или другим старшим членам семьи обида,— муж был вправе подвергнуть жену наказанию. Тем более это касалось таких провинностей, как супружеская измена. В этих случаях еще в середине XIX в. бывало, что муж отправлял нарушительницу супружеской верно¬сти к родителям, которые ее убивали или продавали в рабство. Предварительно муж мог обрить ей голову, обрезать рукава одежды и даже отрезать нос или уши. Но при этом не исключалась кровная месть между дву¬мя семьями, и поэтому дело чаще ограничивалось домаш¬ним наказанием 10. Власть мужа над женой поддержи¬валась и тем, что и по адатам, и по шариату развод для мужчины был намного доступнее, чем для женщины.
Власть мужа над женой все же в какой-то мере умерялась защитой ее родни, которая могла вмешаться и к которой жена могла вернуться в случае злоупотреб¬ления мужа своими правами. Менее ограниченной была отцовская власть по отношению к дочерям, на них она простиралась еще шире, чем на сыновей. Это относилось, в частности, к заключению браков, в чем решающее сло¬во всегда принадлежало отцу семейства. И если в таких случаях с желанием сыновей отцы еще как-то считались (правда, чаще это наблюдалось уже в пореформенное время), то мнение дочерей принималось во внимание совсем редко. Один из наблюдателей 1890-х годов писал о балкарцах: «Отец, являясь в семье полным и неограни¬ченным деспотом, по своему желанию выдает или, вер¬нее сказать, продает свою дочь тому, кто выплатит такой калым, какой он запросит, не справляясь при этом, конечно, о том, желает ли дочь выйти за его избранни¬ка или не желает». Если новобрачная оказывалась не девственной и ее возвращали домой, то некогда отец продавал ее в рабство или убивал, а позднее изгонял из селения. Та же участь ждала девушку, если станови¬лось известно, что она соблазнена и соблазнитель отка¬зывался на ней жениться.
Более сложным образом проявлялась мужская власть в больших семьях отцовского типа. Жены здесь находи¬лись в подчинении мужей, а дочери — отцов, но в то же время, как уже говорилось, через старшую из женщин на них простиралась и верховная власть главы дома. Как правило, они не вступали с ним в непосредственные контакты, однако в серьезных случаях он мог вмешаться и сам, чтобы дать согласие на брак, определить наказание провинившейся и т. п. Там, где в больших семьях собирались семейные советы, все решения на них принимались мужчинами, без участия женщин. Исключе¬ние составляла старшая женщина, но о ней речь будет дальше.
Будучи лидерами в семейном быту, мужчины тем более были лидерами и даже монополистами в общественной жизни. В этом отношении, впрочем, кабардинцы и балкарцы, как я соседние народы Кавказа, не отличались от более продвинутых народов Европы: у многих из них, например, избирательными правами до середины нашего века обладали только мужчины. Кабардинская хаса и балкарский нытъыш были собраниями од¬них лишь взрослых мужчин. Не только присутствие на них женщин, но и проявленный к ним женщинами ин¬терес рассматривались как недопустимые. В адыгском нартском эпосе, в оказании о бое Сосруко с Тотрешем, герой на вопрос своей матери Сатаней: «Какие новости на хасе нартов?», отвечает:
Женщина о хасе не спрашивает, К женщине за советом не идут, Кто идет — тот не мужчина...
Уже в XIX в. Дж. Лонгворт засвидетельствовал рас¬пространенное среди адыгов мнение, что женщинам не¬лепо появляться в совете. Понятно, что при таких об¬стоятельствах все общественные и административные должности — сельских старшин и их помощников, доверенных на различные народные мероприятия, окружных, участковых и сельских судей — занимались мужчинами. Мужчины же были служителями религиозного культа и выбирались в качестве посредников при тяжбах—медиаторов. Наконец, и лидеры таких родственных структур, как фамильно-патронимические объединения, были мужчинами, что же касается возглавлявших их женский со¬став старших женщин, то они, как правило, занимали свои посты в качестве жен или других близких родствен¬ниц этих лидеров.
Но означают ли все эти черты главенства мужчин полнейшую приниженность женщин, граничившую с «рабством»? Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим, как складывалась жизнь кабардинки и балкарки на ее основных этапах — с девичества и до старости.
Как и у других народов Северного Кавказа, у кабардинцев и балкарцев девушек с ранних лет учили все¬му, что может понадобиться в домашнем хозяйстве, но по возможности не загружали работой. Конечно, это легче достигалось в большой семье, где основные обя¬занности ложились на плечи невесток, но и в малой семье делалось все возможное для того, чтобы девуш¬ка вышла замуж не изнуренной трудом. Зато она отда¬вала много времени рукоделию: искусство вышивать, плести, вязать и т. п., наряду с другими качествами, вы¬соко ценилось в невесте.
Девушек не прятали от женихов. Русский офицер Ф. Ф. Торнау, около двух лет проживший среди кабар¬динцев, писал, что «у черкесов не скрывают девушек; они не носят покрывала, бывают в мужском обществе, пляшут с молодыми людьми и ходят свободно по гостям»13. Разумеется, свобода эта была относительной: так, с наступлением темноты девушке разрешалось выйти за пределы усадьбы только в сопровождении родственника-мужчины. Более того, простые крестьяне, опа¬саясь, как бы чего-нибудь не вышло, старались поско¬рее выдать девушек замуж.
С замужеством для женщины начиналась нелегкая трудовая жизнь. Вот как описывает хозяйственные обя¬занности балкарки прекрасный знаток жизни северокавказских горцев землемер Н. П. Тульчинский. На жен¬щине лежит вся домашняя работа, ее трудолюбие изу¬мительно. Она не работает только тогда, когда спит, а спит она очень мало. Она обшивает и себя и всех муж¬чин в доме, ее неотъемлемое место — у очага, она рубит дрова, чистит конюшни и дворы, делает кизяки, ткет сукно и т. д. и т. п. Не имела возможности быть праздной и простая черкешенка, говоря о которой Хан-Гирей добавляет, что она должна была помогать мужу при уборке хлеба и сена. Но, ведя дом, женщина была в нем хозяйкой. Муж сторонился непрестижных домашних ра¬бот, однако и не вмешивался в то, как справлялась с ними жена.
В своем поведении замужняя женщина была намно¬го скованней девушки. Она не должна была показываться с непокрытой головой, а за пределами дома, кабардинка хотя и не закрывала лица, но, по свидетельству Торнау, закутывалась покрывалом. Выходить из лома ей полагалось в сопровождении кого-нибудь из гюдственниц или соседок, с наступлением же темноты — не выходить вообще. На улице женщине не разрешалось глядеть на посторонних и тем более привлекать к себе их внимание. С разрешения мужа или других старших членов семьи женщина посещала праздники, но могла участвовать там лишь в немногих танцах. Если девушка при отсутствии в доме младших мужчин могла войти в кунацкую для обслуживания гостей, то замужняя жен¬щина этого, как правило, не делала. Судя по тому, что авторы XVII — начала XVIII в. говорят о большей свободе поведения замужних женщин, многие из этих пра¬вил появлялись не без влияния ислама.
Традиции подчеркнуто ревнивого отношения к чести замужней женщины граничили с ее затворничеством. Но они не рассматривались как проявление ее приниженно¬сти или другого с ней обращения. Скорее в них видели средство предохранить женщину от возможных обид, •которые легли бы несмываемым позором на семью, да и на всю родню. Муж и другие мужчины семьи также не должны были словом или действием незаслуженно оскорблять женщину. Случаи брани или рукоприкладства по отношению к жене, по наблюдениям бытописателей кабардинцев и балкарцев, были хотя и не неизвест¬ны, но редки и считались позоромн. В этой связи Б. X. Бгажноков приводит такие адыгские пословицы: «Жену бьющий мужчина — никчемный, шуток не понимающий мужчина — дурак» или «'Муж настоящий с женой ласковый, муж-баба жену бьет»15. Поскольку с рож¬дением ребенка, а тем более нескольких детей семейный престиж кабардинки или балкарки значительно повы¬шался, особенно постыдным поступком считалось обидеть женщину-мать.
Но наибольшим весом в глазах окружающих и подчеркнутым уважением мужчин пользовались почтенные женщины в летах. Это относилось и ,к малым семьям, однако еще больше— к большим: положение в них стар¬ших женщин даже стало предметом пристального интереса со стороны этнографов-кавказоведов.
В адыгской большой семье, как сообщал Т. Лапинский, старшая женщина (гуащэ—княгиня) пользовалась в доме почти таким же влиянием, как и глава семьи, и ее свято почитали. Но вернее, она была все же вторым лицом после хозяина и руководила трудом жен¬щин, а также надзирала за их поведением. С главой семьи она согласовывала только то, что выходило за пределы женского труда и быта: например, распоряже¬ние чем-нибудь из общесемейного имущества. Все домашнее хозяйство находилось в ее ведении, символом чего были хранившиеся у нее ключ от кладовой с припасами и половник, которым она раздавала пищу. Един¬ственная из женщин, она участвовала в семейных советах. В отличие от всех других женщин семьи, живших отдельно, она садилась за один стол с сыновьями. Даже и передав по старости или из-за болезни свои обязанности старшей невестке, она продолжала, когда это было нуж¬но, направлять ее действия. Случалось, что после смер¬ти мужа она сама возглавляла семью, на какое-то время удерживая ее от раздела. Однако и при жизни мужа она пользовалась не только почти неограниченной властью над женщинами но и высоким авторитетом у мужчин.
Мало чем отличалось положение старшей в большой семье женщины (юй бийче—старшая дома) у балкарцев. И у них также она считалась полновластной хозяйкой кладовой, домашней утвари, сундуков с одеж¬дой. Над женщинами она властвовала деспотически и провинившихся била, ругала, оплевывала. Глава семьи прислушивался к ее советам, а сыновья даже выполняли ее распоряжения. В отличие от порядков, принятых у кабардинцев, балкарская юй бийче не всегда была же¬ной главы, семьи, но всегда — самой старшей по возра¬сту в семье женщиной. Она могла быть, например, ма¬терью старшего из братьев или женой старшего брата, в то время как во главе дома стоял средний брат.
Некоторые пожилые женщины пользовались нефор¬мальным авторитетом и за пределами семьи. Это были женщины, известные своей опытностью и мудростью, но обращались к ним за советом и помощью обычно также преимущественно женщины. Встречались среди них зна¬харки, гадальщицы, иногда колдуньи. Одно из первых сообщений о таких знахарках, успешно делавших при¬вивки от оспы, принадлежит французскому путешествен¬нику А. дела Мотрэ, побывавшему в адыгских землях в начале XVIII в. «Наиболее пожилые представители этого пола,—писал он о женщинах,— имеют репутацию самых разумных и знающих, и они практикуют медицину подобно тому, как самые старые другого пола практикуют священство».
Однако такой авторитет и даже высокий профессиональный престиж не имели ничего общего с лидерством. Другое дело — высокое положение старшей женщины в большой семье, широко известное у всех народов Кав¬каза, да и за его пределами. Оно настолько отличалось от положения других женщин, что многие этнографы-кавказоведы вслед за М. О. Косвеном возвели его к уже упоминавшемуся нами матриархату как древнейшему порядку господства в семье и в обществе женщины.
Так ли это на самом деле? В новейшей литературе идея М. О. Косвена встретила серьезные возражения. Коротко они сводятся к следующему.
Как мы знаем, в традиционном крестьянском обществе было принято жесткое распределение и закрепление хозяйственных функций между мужчинами и женщинами. Это не позволяло мужчине — главе семьи вникать и вмешиваться в женские дела. В то же время в деятельности женщин, так же как и во всякой другой, нужны были не только рядовые исполнительницы, но и руководительницы. Поэтому одно только ведение домашнего хозяйства требовало того, чтобы над женщинами семьи была поставлена старшая и чтобы ей была предоставлена самостоятельность в ее хозяйственных делах. Требовали этого и другие причины: надзор за поведением женщин и девушек, улаживание неизбежных в больше семейном общении женских ссор и т. д. Ко всему этому добавлялись причины психологического характера: как правило, старшая женщина была женой или матерью главы дома, матерью семейства, матерью будущего хозяина. Таким образом, ее роль в семье, высокий авторитет среди мужчин и власть над женщинами были не остатком каких-то древних порядков, а естественным результатом порядков, присущих патриархальной большой семье.
Теперь обратимся к тем особым чертам в положе¬нии женщины, о которых говорилось в начале главы. Одни из них относятся к отдаленным временам и представляют интерес только как воспоминание о прошлом. Другие бытовали недавно или бытуют поныне и вошли в .народную традицию.
Воспоминание о былом положении женщины сохра¬нилось прежде всего в некоторых образах нартского эпоса. Центральное место среди них занимает образ «матери нартов» — кабардинской Сэтэней-гуаще, балкарской Сатанэй. Она — хозяйка нартского дома, вос¬питательница и советчица нартских -богатырей. Отец ее (впрочем, и мать) упоминается только мельком, муж Уэзырмэдж живет в ее доме, главного героя эпоса Сосруко она производит на свет чудесным образом — из камня, на который брызнуло семя нартского пастуха. Здесь нельзя не заметить дальних отголосков древней матрилокальности (поселения с родней матери) и такой же древней матрилинейности (признания родства только по материнской линии). Но Сатанэй, жак правило, не верховодит нартами и никогда не участвует в обсуждении общественных дел. Если она и влияет на их ход, то главным образом мудрыми советами мужчинам или хитрыми женскими услов'ками. Образ Сатанэй, несом¬ненно, дошел до нас от тех времен, когда мужчины и женщины не уступали друг другу своих позиций. Но ед¬ва ли можно согласиться с теми, кто видит в нем отзвук матриархата — семейного и общественного главенства женщины.
Другие женские образы нартского эпоса — светлору-кая Адиюх и маленькая Малечипх. Одна из них посто¬янно помогает мужу, пока тот ее ни оскорбил и из-за этого погиб. Другая хитроумно ставит жениху условия заключения брака. И то, и другое свидетельствует об уважительном отношении к женщине, о ее достойном по¬ложении, но опять-таки никак не о ее главенствующей роли.
Сюда же относятся многочисленные литературные сообщения о свободе адыгских женщин в о!бщении с мужчинами, существовавшей в прошлом у адыгов. Со¬общения эти, впрочем, очень разноречивы даже у авто¬ров одного времени. Скажем, в XVII в. Ж. Б. Тавернье писал, что женщинам не возбраняются и даже считаются лестными открытые любовные связи, Я. Я. Стрейс и А. Олеарий — что женщины позволяют чужим мужчи¬нам многое, но не допускают полной близости, Н. Вит-сен же — что они целомудренны20. Подобная разного¬лосица может иметь несколько причин. Одна из них—• недостаточная надежность свидетельств средневековых бытописателей-иностранцев, нередко черпавших свои све¬дения из чужих рук (например, Олеарий ссылается на рассказ «одного офицера») или переписывавших их друг у друга. Другая причина — неодинаковые нормы пове¬дения, принятые в разных слоях общества, у высших и низших сословий, среди свободных и холопов. Еще одна причина — специфическое представление о половой морали, распространенное в прошлом у многих народов большой семье, широко известное у всех народов Кав¬каза, да и за его пределами. Оно настолько отличалось от положения других женщин, что многие этнографы-кавказоведы вслед за М. О. Косвеном возвели его к уже упоминавшемуся нами матриархату как древнейшему порядку господства в семье и в обществе женщины.
Так ли это на самом деле? В новейшей литературе идея М. О. Косвена встретила серьезные возражения. Коротко они сводятся к следующему.
Как мы знаем, в традиционном крестьянском обществе было принято жесткое распределение и закрепление хозяйственных функций между мужчинами и женщина¬ми. Это не позволяло мужчине — главе семьи вникать и вмешиваться в женские дела. В то же время в деятель¬ности женщин, так же как и во всякой другой, нужны были .не только рядовые исполнительницы, но и руководительницы. Поэтому одно только ведение домашнего хозяйства требовало того, чтобы над женщинами семьи была поставлена старшая и чтобы ей была предоставлена самостоятельность в ее хозяйственных делах. Требо¬вали этого и другие причины: надзор за поведением жен¬щин и девушек, улаживание неизбежных в больше семейном общении женских ссор и т. д. Ко всему этому добавлялись причины психологического характера: как правило, старшая женщина была женой или матерью главы дома, матерью семейства, матерью будущего хозяина. Таким образом, ее роль в семье, высокий авторитет среди мужчин и власть над женщинами были не ос¬татком каких-то древних порядков, а естественным ре¬зультатом порядков, присущих патриархальной большой семье.
Теперь обратимся к тем особым чертам в положе¬нии женщины, о которых говорилось в начале главы. Одни из них относятся к отдаленным временам и представляют интерес только как воспоминание о прошлом. Другие бытовали недавно или бытуют поныне и вошли в .народную традицию.
Воспоминание о былом положении женщины сохранилось прежде всего в некоторых образах нартского эпоса. Центральное место среди них занимает образ «матери нартов» — кабардинской Сэтэней-гуаще, бал¬карской Сатанэй, Она — хозяйка нартского дома, вос¬питательница и советчица нартских -богатырей. Отец ее (впрочем, и мать) упоминается только мельком, муж Уэзырмздж живет в ее доме, главного героя эпоса Сосруко она производит на свет чудесным образом — из «амня, на который брызнуло семя нартского 'пастуха. Здесь нельзя не заметить дальних отголосков древней матрилокальности (поселения с родней матери) и такой же древней матрилинейности (признания родства толь¬ко по материнской линии). Но Сатанэй, как правило, не верховодит нартами и никогда не участвует в обсужде¬нии общественных дел. Если она и влияет на их ход, то главным образом мудрыми советами мужчинам или хитрыми женскими условиями. Образ Сатанэй, несом¬ненно, дошел до нас от тех времен, когда мужчины и женщины >не уступали друг другу своих позиций. Но ед¬ва ли можно согласиться с теми, кто видит в нем отзвук матриархата — семейного и общественного главенства женщины.
Другие женские образы нартского эпоса — светлору-кая Адиюх и маленькая Малечипх. Одна из них посто¬янно помогает мужу, пока тот ее «и оскорбил и из-за этого погиб. Другая хитроумно ставит жениху условия заключения брака. И то, и другое свидетельствует об уважительном отношении к женщине, о ее достойном по¬ложении, но опять-таки никак не о ее главенствующей
роли.
Сюда же относятся многочисленные литературные сообщения о свободе адыгских женщин в общении с мужчинами, существовавшей в прошлом у адыгов. Со¬общения эти, впрочем, очень разноречивы даже у авто¬ров одного времени. Скажем, в XVII в. Ж. Б. Тавернье писал, что женщинам не возбраняются и /даже считаются лестными открытые любовные связи, Я. Я. Стрейс и А. Олеарий — что женщины позволяют чужим мужчи¬нам многое, но не допускают полной близости, Н. Витсенже — что они целомудренны. Подобная разного¬лосица может иметь несколько причин. Одна из них — недостаточная надежность свидетельств средневековых бытописателей-иностранцев, нередко черпавших свои све¬дения из чужих рук (например, Олеарий ссылается на рассказ «одного офицера») или 'переписывавших их друг у друга. Другая причина — неодинаковые нормы поведения, принятые в разных слоях общества, у высших и низших сословий, среди свободных и холопов. Еще одна причина — специфическое представление о половой морали, распространенное в прошлом у многих народов Ближнего Востока: считалось, что по отношению к жен¬щине, в особенности незамужней, можно вести себя са¬мым фривольным образом, не посягая, однако, на на¬стоящую близость. Но, может быть, главной причиной было другое. В сообщениях некоторых названных, да и многих других путешественников, настойчиво повторяется один и тот же мотив: когда жены принимают го¬стей, мужья удаляются. Это правило избегания между мужем и женой, запрещающее им находиться вместе в присутствии посторонних, воспринималось незнакомыми с ним людьми совершенно неверно. В нем видели пол¬нейшую свободу женщин в их отношениях с чужими мужчинами, и отсюда рождались всевозможные до¬мыслы.
Между тем прием женщиной в доме постороннего мужчины и вседозволенность в их поведении при этом — не одно и то же. В первом действительно можно видеть свидетельство достойного положения женщины, в зна¬чительной мере утраченного в более позднее время. Что касается второго, т. е. остатков древних половых сво¬бод, то от них, видимо, уже в средние века реально со¬хранялось немногое. И это немногое утрачивалось еще быстрее. Б. X. Бгажноков, проследив постепенное убывание литературных показаний о нескромности адыгских женщин и нарастание показаний о их стыдливости, при¬шел к выводу, что к XIX в. женщина стала намного сдер¬жаннее, чем раньше21.
В качестве яркого примера почетного положения жен¬щины у адыгов часто приводят Обычай, по которому она могла, сбросив головной платок или только пригрозив этим, прекратить мужское злословие, ссору, даже кровопролитие. Самое раннее сообщение об этом принадлежит уже известному нам И. Ф. Бларамбергу: «Если женщина с распущенными волосами без покрывала бросается в гущу сражающихся, кровопролитие прекращается, и тем скорее, если эта женщина в возрасте или из известной семьи». Традиция такой миротворческой роли женщины сохранилась и позднее, удержавшись в народной памяти до нашего времени. О глубокой древ¬ности ее говорит тесная связь с верой в магическую силу волос. Именно поэтому у многих народов мира замужней женщине запрещалось ходить с непокрытой го¬ловой, а позднее—выходить в таком виде из дому. Известны поверья, по которым появление женщины 'без головного убора может повлечь за собой неурожай, па¬деж скота, смертельную опасность для мужчин. В современной литературе высказана, видимо, правильная мысль, что умиротворение мужчин с помощью женского платка коренится не в уважении к женщине, а в бояз¬ни ее непокрытых волос23. Другое дело, что впоследствии, когда древний смысл обычая был забыт, на первый план действительно могла выйти новая мотивировка: уважение к платку женщины и матери, в особенности престарелой или знатной.
Существовали обычаи, по которым мужчина мог прибегнуть к женской защите. По словам князя Г. 3. Орбелиани, побывавшего в 1831 г. в Кабарде, если кто-нибудь преследует своего врага, а тот прибегнет к за¬щите женщины, то под ее покровительством он будет неприкосновенен. По другому сообщению, принадлежавшему И. Ф. Бларамбергу, такой человек должен был укрыться в женском помещении дома. Может быть, именно с этим и связано происхождение обычая — ведь посторонним мужчинам входить в женское поме¬щение не полагалось. Косвенно в пользу нашего предпо¬ложения говорит то, что к 'подобной защите прибегали лишь в крайних случаях, под угрозой неминуемой смер¬ти, так как между лицами равного общественного поло¬жения считалось постыдным прибегать к покровитель¬ству женщины. Но в то же время и этот обычай воспри¬нимался в народе как питаемое к женщине уважение.
Мужчина не должен был отказывать женщине в просьбе. Пользуясь этим обычаем, женщины подчас по¬нуждали князей или дворян помогать бедным, защищать обиженных и т. п. Однако, поскольку замужним женщи¬нам почиталось неприличным вмешиваться в обществен¬ные дела, подобной благотворительностью занимались, как писал Хан-Гирей, «большею частью вдовы и девицы»24. Здесь перед нами еще одно свидетельство уважения к женщине. В то же время это уже относится к области этикета отношений между полами, с которым дело обстояло не так уж однозначно. Остановимся на нем подробнее.
Как и всякий этикет, этикет отношений между пола¬ми у кабардинцев и балкарцев — это, с одной стороны, нравственные нормы, с другой — соответствующие им формы поведения. Такая двойственность этикета отра¬жена в его названии: нэмыс у кабардинцев, намыс у балкарцев, от арабского намус, что означает и представления о чести, достоинстве, приличиях, и соблюдение приличий. Достойное поведение в общении полов всег¬да принадлежало к числу важнейших составляющих частей этикета.
Этикет предписывал мужчинам прежде всего защи¬щать женщину от опасности или угрозы ее чести, оберегать ее, не допускать, чтобы она выполняла тяжелую («мужскую») работу. Нельзя было, например, пройти мимо, видя, как женщина несет тяжесть или колет дро¬ва. Полагалось щадить чувства женщины: в ее присут¬ствии не только не проливали крови, не ссорились и не бранились, но и «е били животных. Поэтому в повозке женщину усаживали так, чтобы ей не было видно, как погоняют кнутом лошадь. Завидев женщину, мужчины, в том числе и престарелые, вставали. Отходя от женщи¬ны, кабардинцы и мужчины большинства других адыг¬ских групп поворачивались налево, чтобы она оставалась справа — на более почетной стороне. Идя с жен¬щиной, они также держались слева. Правда, еслн этой женщиной была собственная жена, то они, наоборот, шли справа, подчеркивая этим свое превосходство. Бо¬лее почетная правая сторона отводилась женщинам и в тех танцах, в которых участвовали как мужчины, так и женщины. Всадник, поравнявшись с женщиной, спеши¬вался. Более того, как отметил в XIX в. венгерский ученый Ж.-Ш. де Бесс, он «предлагает свою лошадь женщине, и, если та отказывается, он идет пешком рядом с ней до ее жилища». При этом он опять-таки шел сле¬ва, держа поводья в левой руке25. Н. П. Тульчинский не раз отмечал почтительное отношение к женщинам у балкарцев. В частности, ему никогда не приходилось видеть, чтобы мужчина ехал верхом, а женщина шла ря¬дом пешкам.
Но было бы неверно видеть в адыгском этикете об¬щения полов одну только демонстрацию почтения к жен¬щине, пусть даже не ik своей жене. И женщина также при виде мужчины должна была подняться. «Вставать при появлении мужчины в комбате — знак уважения, который самая высокородная дама должна отдавать са¬мому нижопоставленному батраку в Черкесии»,—• не без удивления писал привыкший к европейским порядкам Дж. Лонгворт. Почти в тех же словах говорит об этом Хан-Гирей: «Когда войдет в дом мужчина, какого бы он ни был звания и состояния, то женщина встает с места, хотя бы даже вошедший был ее крепостной человек». Встретив мужчину, женщины должны были остановить¬ся лицом к нему и, только пропустив его, продолжать свой путь. Пересекать дорогу мужчинам или обгонять их женщинам не полагалось.
Таким образом, перед нами этикет взаимного уваже¬ния полов. В то же время в общественном быту, в отли¬чие от быта семейного, в нем все же больше знаков вни-ма'ния не мужчине, а женщине. Чем объяснить это, ка¬залось бы, странное обстоятельство, характерное вовсе не для всех народов Кавказа? Отметим для сравнения, что во многих районах Дагестана женщина вообще бы¬ла не вправе идти рядом с мужчиной, а из приличия следовала сзади, при встрече же с мужчиной должна была отвернуться; у осетин она, проходя мимо мужско¬го сборища, прикрывала лицо платком и т. д. Да и у адыгов не во всех их группах женщине в общественном быту оказывался такой подчеркнутый почет: скажем, у шапсугов женщинам отводилась не правая, а левая сто¬рона. Особый этикет общественного уважения к жен¬щине у большинства адыгов, и прежде всего у кабардинцев, по-видимому, более всего связан со значитель¬ным развитием у них феодализма, рыцарского уклада жизни, рыцарского кодекса чести — «уэркъ хабзэ». Эта связь была упомянута уже Хан-Гиреем и исследована Б. X. Бгажноковым.
Можно возразить, что не все адыги принадлежали к дворянскому сословию, а между тем рыцарское отноше¬ние к женщине вошло в народную традицию, став не только «уэркъ хабзэ», но и «адыгэ хабзэ». Однако здесь наблюдалось хорошо известность истории культу¬ры явление распространения престижных обычаев, при¬нятых в верхушечных слоях населения, в широких на¬родных массах. Заметим попутно, что эти обычаи рас¬пространялись и среди соседних народов. Все это хоро «шо подметил прослуживший 25 лет на Кавказе русский чиновник и офицер А. Л. Зиссерман. Кабарда, писал он, «искони считалась на всем севере Кавказа образцом, достойным подражания... Тамошние обычаи, родившие¬ся при условии существования высшей и низшей ари¬стократии (князей и узденей) и холопов (рабов), прельщали в других обществах людей, занимавших видное положение между своими, и побуждали перенимать и утверждать у себя такие же порядки»27. О том же говорили и другие авторы применительно к осетинам, чеченцам, ингушам, абазинам и т. д.
Этикет отношений между полами по-овоему прояв¬лялся в обычаях избегания. Они были известны у всех народов Кавказа и далеко за его пределами, но на Се¬верном Кавказе из-за строгой этикетизации феодального быта сильнее всего проявлялись у адыгов. По свидетельству многих авторов XIX в.— Г.-Ю. Клапрота, Ж. Тэбу ду Мариньи, Дж. Белла, Дж. Логворта и других — муж и жена на протяжении всей жизни при стар¬ших родственниках или соседях не показывались вместе и вообще виделись только украдкой в ночное время. В Кабарде можно было встретить людей, которые, «будучи двадцать или тридцать лет женаты, никогда не входили или >не выходили из комнаты своей жены так, чтобы это мог кто-нибудь заметить». Поэтому в особенности у кабардинцев в большой семье каждое супружеское поме¬щение имело отдельный вход с улицы. С годами эта этикетная норма начинала соблюдаться не так строго, однако совсем не исчезала никогда. Некоторые бытопи¬сатели обращали внимание и на то, что в высших слоях населения муж и жена избегали друг друга тщательнее, чем в низших. Избегание между супругами при старших включало в -себя также ряд других требований: не показываться вместе, не вступать в разговор, не про¬являть друг (о друге видимую заботу. Напомнить муж¬чине, что он женат, даже справиться у него о здоровье жены значило бы его обидеть.
Едва ли не еще строже было избегание между жен¬щиной и старшей родней мужа, в особенности мужчи¬нами в летах — отцом, дедом, старшим из братьев, дядей. Бывало, что отцу или деду мужа она всю жизнь во¬обще не показывалась на глаза. Если невестке было не¬обходимо пройти мимо свекра, она через кого-нибудь из младших просила его отвернуться, на улице старалась его не встретить, если они случайно сталкивались, то оба делали вид, что не замечают друг друга. При старших родственниках или соседях женщина, (как, впрочем, и мужчина), в особенности первое время, старались не показывать, что они имеют какое-нибудь касательство к сво¬им детям. Со своей стороны мужчина избегал (старших родственников жены, хотя у кабардинцев и балкарцев обычно не так долго и тщательно, как жена — его старших родственников. Почти все обычаи избегания предполага¬ли запрещение произносить настоящие имена избегае¬мых лиц: женщина говорила о муже «он», «сам», «наш», о свекре — «князь» и т. д.
О том, как и почему возникли обычаи избегания, вы¬сказывались самые разные соображения. Были среди них. и такие курьезные, как предположение, что муж мало и украдкой видится с женой, чтобы дольше сохранилась, супружеская любовь. В этнографической науке одно время связывали избегание с обычаем похищать невест, •а стало быть, и с предосудительным отношением стар¬ших к заключенным таким путем 'бракам. Но затем вы¬яснилось, что, хотя умыкание женщин имело известное распространение, оно никогда не было широко принято. Высказывалась также мысль, что избегание было при¬звано предотвратить недозволенные половые связи. Од¬нако и она была признана несостоятельной, так как из¬бегали друг друга не только лица разных полов, но и одного пола. Видимо, правильна другая точка зрения, по которой все эти обычаи возникли при переходе от поселения мужа с родней жены к поселению жены с родней мужа. Отсюда-то и пошло как бы скрывание новой семьей своих отношений от окружающих, своего рода непризнавание этих отношений хранителями традиций — старшими.
Но почему же тогда обычаи избегания удерживались на протяжении многих веков, а может быть, даже и ты¬сячелетий? Правдоподобное предположение на этот счет высказано в недавнее время. Избегание прочно вписа¬лось в патриархальный этикет, так как стало одним из средств, с помощью которых старшие напоминали младшим, а мужчины — женщинам об их особом, подчинен¬ном положении. Более всего это касалось невесток. Как пришлые и младшие члены семьи, родственной группы, а часто и общины, именно они в первую очередь должны были думать, как бы не нарушить обычаи, обидев тем самым старших.
Конечно, участникам общения дело виделось не так: однозначно. Этикет избегания представлялся им не как грубое подчеркивание подчинения женщин мужчинам, а как взаимное уважение тех и других, хотя на деле сторонам доставалась разная мера уважения. К тому же в обыденном сознании ограничение контактов между супругами, свойственниками, соседями, могло даже оцениваться как полезный обычай, предотвращающий возможные конфликты. Избегание помогало, так сказать, «держать дистанцию» прежде всего в семейном, но так¬же и в общественном быту. Однако ведь именно в этом и заключается роль всякого этикета в качестве вырабо¬танного на взаимоприемлевых условиях механизма, обеспечивающего людское общение30.
Итак, для взаимного положения полов у кабардин¬цев и балкарцев характерны лидирующая роль мужчи¬ны и в то же время заметные черты уважительного, даже рыцарского отношения к женщине. Эти черты — частью отголоски ее былого положения, частью же реальные народные традиции. Кавказоведы нередко относят их на счет древних матриархальных порядков, а их вытеснение связывают с распространением и укорене¬нием ислама. Между тем первое из этих положений при¬надлежит вчерашнему дню науки, а второе требует су¬щественных уточнений.
Представление о том, что в истории человечества господству мужчин — патриархату некогда предшествовало господство женщин — матриархат, овладело ума¬ми во второй половине прошлого века. Главными созда¬телями его были швейцарский ученый И.-Я. Бахофен и американский — Л. Г. Морган. Первый из них показал, что отцовскому счету родства и наследования предше¬ствовал материнский, второй — что первобытный коллек¬тивизм воплощался не в отцовском, а в материнском роде. Эти выводы были приняты Ф. Энгельсом в его известной работе «Происхождение семьи, частной соб¬ственности и государства», так как учение о первобытной коллективизме служило одним из доказательств в пользу того, что классовые порядки -не обязательно свой¬ственны природе человека и со временем сменятся иными, высшими формами коллективистического общежития. Соответственно эти выводы, включая сюда их относительно частное матриархальное обрамление, вошли в советскую науку, стали догмой для нескольких поколений историков и этнографов, в том числе и кавказове¬дов.
А между тем продолжавшие накапливаться факты показали, что одно дело — вопрос о первобытном коллективизме и даже о том, какой род, материнской или отцовский, возник раньше, и совсем другое — вопрос о взаимном положении полов. Как выяснилось, на заре истории мужчины и женщины, обладая одинаково силь¬ными позициями в хозяйственной жизни, не уступали друг другу и в большинстве других ее областей. Больше того, даже при поселении мужа с родней жены и при счете родства по линии матери общественное, а нередко и семейное главенство принадлежало сильному полу. Но и слабый пол при этом не был угнетен — до тех пор, пока с развитием новых отраслей хозяйства мужчин не захватили их в свои руки и не лишили женщин преж¬него равноправия.
Таким образом, в быту кабардинцев и балкарцев, как и других народов мира, могли сохраняться остатки не матриархата, а независимого и достойного положе¬ния женщин. Как же отразилось на связанных с этим традициях принятие ислама и его правового кодекса — шариата?
Ислам, начавший распространяться в адыгских зем¬лях в XV в. и утвердившийся в Кабарде и Балкарии в XVIII в., несомненно, оказал большое влияние на вза¬имное положение мужчин и женщин. Как и другие ре¬лигии классовых обществ, он освятил господство первых и подчинение вторых. Но его предписания в отношении женщин не были такими однозначно беспощадными, как это обычно представляется в научной, популярной и осо¬бенно в пропагандистской литературе, зачастую вос¬производящей незамысловатые антирелигиозные приемы прежнего времени.
Ряд предписаний ислама отменял или заметно смягчал те нормы патриархальных адатов, которые полностью лишали женщину человеческого достоинства. Так было в Аравии при возникновении там ислама, так же обстояло дело и в землях, куда ислам проник позднее. Коран не одобряет «удручение», с которым обычно встречалось рождение дочерей. Па адатам, брачный выкуп шел родне невесты, и там, где это оставалось в силе, брак в полной мере рассматри¬вался как покупной. «Помни, что я тебя покупал»,— попрекали жен, например, осетины32. По Корану, вы¬куп идет самой женщине как ее обеспечение на случай развода или вдовства: «и давайте женам их вено в дар» Обычай левирата Коран отменяет: вдовы могут «делать сами с собой согласно обычаю» Как уже говорилось, адаты не разрешали женщинам наследовать общесемейное имущество, ценности недвижимость. Коран же наделил их в этом отношении определенными, хотя и намного уступающими мужским, правами. Коран •осуждает излишнюю жестокость по отношению к жене и допускает развод по ее инициативе: «и если женщина боится от своего мужа суровости или уклонения, то нет греха на них, чтобы они устроили между собой согласие» и т. д., и т. п.
В то же время ислам дал новую пищу для пренебре¬жительного отношения к женщине («Разве ж тот, кто выращен в украшениях и кто в препирательстве, не •ясен?» — сура 43, ст. 17), для господства и даже карательной власти мужей). А главное, он в отличие от адатов предписал целомудрие обоим полам, но фактическую ответственность за введе¬ние в соблазн возложил на женщин: «Пусть они потуп¬ляют свои взоры, и охраняют свои члены, и пусть не по¬казывают своих украшений... пусть набрасывают свои покрывала на разрезы на груди» (сура 24, ст. 31 )33. Ис¬ламское право, как ни одно другое, открыло дорогу бы¬товой сегрегации полов, скрыванию и затворничеству .женщин. Однако здесь народные традиции кабардинцев и балкарцев оказывали исламскому влиянию упорное сопротивление. Так, в Кабарде только в начале XX в. служителям культа удалось провести постановления на¬родных собраний о том, чтобы во время хороводных танцев юноши и девушки не держались за руки и чтобы девочки уже с десяти-двенадцати лет не выходили из дому без головного платка.
Со второй половины прошлого века, главным образом в пореформенное время, в сложном сочетании на¬родных традиций, относящихся к положению полов, стали обозначаться некоторые новшества. А.-Г. Кешев в одном из своих рассказов повествует о группе кресть¬ян и обнищавших дворян, прозванных в его родном селении холмовиками. Раньше их жены сами ничего не зарабатывали, теперь же, пользуясь соседством русских, неутомимо шьют, ткут сукна, собирают припасы, чтобы выручить побольше денег. «Они незаметно проникаются сознанием своего достоинства», набираются «разных либеральных идей» и даже «осмеливаются подвергать строгому критическому разбору безусловную власть своих ,мужей». Впрочем, заключает Кешев, все это совершается пока только в кругу холмовиков, которые тщательно скрывают свой «домашний позор» от соседей 34.
Такие новшества в особенности дали себя знать в послеоктябрьские десятилетия, когда кабардинки и бал¬карки стали всей своей массой вовлекаться в общест¬венное производство, учебу, общественно-политическую жизнь. Понятно, что в установлении равноправия муж¬чин и женщин немалую роль сыграло советское законо¬дательство. Но само по себе оно осталось бы мертвой буквой, если бы в новых условиях женщины чем даль¬ше, тем больше не становились материально независи¬мыми от мужчин. Правда, за это кабардинкам и бал¬каркам, как и другим женщинам нашей страны, при¬шлось заплатить недешевую цену. Перестав заниматься только (или преимущественно) домашним хозяйством, женщина приняла на свои плечи двойную тяжесть: ра¬боту и в семье, и на производстве.
В современной жизни кабардинцев и балкарцев вза¬имоотношения полов не вполне одинаковы в семье и за стенами дома. Это относится как к существу дела, так и особенно к сопровождающему его этикету общения. В семье положение жены укрепилось, уважение к ней воз¬росло, при обсуждении неординарных семейных дел супруги стремятся к единодушию, а бывает, что решаю¬щим является именно мнение жены. Власть мужа в большинстве семей стала намного менее авторитарной, и уж совсем редко деспотичной. Но при этом в широких слоях населения крепко держится народная традиция главенства в семье мужа. В отличие от некоторых других народов страны (например, грузин), жена почти всегда принимает фамилию мужа, как и дети — фами¬лию отца. Принято, чтобы жена, по крайней мере на людях, щадила самолюбие главы семьи и подчеркивала его превосходство. Не забылись, хотя и заметно ослабе¬ли, обычаи избегания между супругами. Так, по данным социологического обследования, проведенного в 1970-х годах Кабардино-Балкарским научно-исследовательским 'институтом, уже тогда приблизительно половина кабар¬динских и балкарских супругов вместе ходили в кино или в 'клуб, свыше трети кабардинцев и пятая часть бал¬карцев называли другого супруга по имени и т. д.35 В -'избегании супругов возникли своего рода компромиссы: Окажем, муж и жена показываются вместе и даже разговаривают друг с другом, но без таких «вольностей», как шутки или смех. Из уважения к старшим крепче держится избегание между невесткой и свекром или де¬дом мужа. Однако избегание — традиция в современном быту неудобная, и поэтому едва ли ей суждена долгая
жизнь.
За стенами дома новое положение кабардинок и балкарок, в прошлом полностью отстраненных от общественной жизни, можно сказать, создавалось на пустом месте. Поэтому долгое время они занимали предназна¬ченные им посты (по большей части депутатов в Сове¬тах всех уровней) по разнарядкам, требовавшим представительства не только мужчин, но и женщин. Подобного рода «показуха» усугублялась переоценкой достиг¬нутых результатов. В частности, уже в 1930-х годах, когда вовлечение женщин в общественную жизнь еще только набирало силу, в Кабардино-Балкарии, как и на всем Северном Кавказе, были ликвидированы комитеты по улучшению труда и быта женщин, упразднены клубы горянок, перестали собираться отдельные жестокие конференции и съезды. Но и при этих обстоятельствах немало кабардинок и балкарок использовало открывав¬шиеся им возможности. Постепенно из их среды выделя¬лись хорошие специалисты и хозяйственные руководите¬ли, получившие признание, общественные и политические деятели. Деловые качества таких женщин в новых для них областях жизни снискали им подлинное уважение мужчин. Это уважение не имеет ничего общего с былы¬ми традициями рыцарского снисхождения к женщине. Да и принятый в современной общественной жизни стиль общения полов, его этикет — совсем не тот, что в се¬мейном быту. Не настолько замкнутый и консерватив¬ный, он быстрее освободился от таких устаревших тра¬диций, как, например, обычаи избегания.


 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Сайт создан в системе uCoz