С тех пор, как впервые стали описывать жизнь соседних народов, а затем к своего собственного, накопи¬лись многочисленные сведения о традициях гостеприимства. Каждый, кто оказывался вне дома, а тем более на чужбине, не мог не поделиться впечатлениями о том какой прием ему оказывали хозяева. Впоследствии гостеприимством заинтересовались и ученые — этнографы, историки, культурологи, филологи. Тем не менее до сих пор нет полной ясности в отношении двух важных вопросов: Что же именно понимать под гостеприимством? И когда (да и почему) возникла эта традиция?
Человек, переступающий порог чужого дома, пусть даже дом соседа в своем селении, сразу же в какой-то степени становится гостам] Хозяева могут встретить его приветливо или сухо, пригласить к столу или постарать¬ся поскорее от него избавиться. Значит, даже в таком простейшем случае можно говорить о гостеприимстве, его степени, ето особенностях. Но есть и другое госте¬приимство, когда гость — человек, прибывший из, .друго¬го селения, из соседних земель, из дальних стран. В этих случаях отношения между хозяевами и гостем подчиня¬ются гораздо более строгим, выработанным и контроли¬руемым обществом правилам обращения с чужаком. И то, и другое — гостеприимство и, стало быть, имеет не¬что общее, но в то же время это разные формы госте¬приимства. По-видимому, можно говорить о гостеприим¬стве в широком и узком смысле слова. Внимание как путешественников, так и ученых всегда было привлече¬но ко второй форме гостеприимства, т. е. к традициям, связанным с приемом чужаков. Эти традиции интерес¬нее, потому что они отражают не только степень раду¬шия и хлебосольства (к тому же она может быть различной в разных семьях), но и определенный социальный порядок, позволяющий судить об обществе в целом.
Мы здесь также сосредоточимся на традициях гостеприимства в узком смысле этого слова.
Возникло гостеприимство в глубокой древности, од¬нако вопрос о том, когда именно и почему, продолжает уточняться. Поначалу преобладало мнение, что этот обычай сложился на исходе первобытности: торговый обмен между соседними племенами потребовал, чтобы 'была обеспечена безопасность людей, оказавшихся среди чужих. Затем выяснилось, что такая потребность возникла намного раньше, уже у бродячих охотников и собирателей диких растений — их племена нередко сообща пользовались одними и теми же угодьями. Вместе с тем, тогдашнее гостеприимство не было таким, каким оно стало впоследствии. В нем был силен меркантиль¬ный дух, расчет на взаимность. Доходило до мелочности: в некоторых племенах угощение гостей бывало обильным только тогда, .когда имелась уверенность, что за него будет отплачено тем же. Поэтому, видимо, пра¬вильнее считать, что гостеприимство как бескорыстный прием и защита гостя восходит все же ко времени вы¬зревания ранних цивилизаций и было вызвано к жизни главным образом потребностями торговли или другого делового общения, политических и обрядовых (в осо¬бенности связанных со свадьбой) контактов, получения убежища, обмена информацией, а то и просто проведе¬ния досуга. И эти мотивы гостеприимства были настоль¬ко значимы, что обычай приобрел огромное обществен¬ное звучание.
Именно в таком виде мы застаем традиционное гос¬теприимство у кабардинцев и балкарцев. Его можно на¬звать классическим гостеприимством архаичного типа, очень долго сохранявшегося здесь в условиях относи¬тельной географической изолированности и военизиро¬ванного раннефеодального быта,. Местное гостеприим¬ство неоднократно упомянуто средневековыми путешест¬венниками, описано авторами XIX в. и исследовано сов¬ременными этнографами. Но оно, разумеется, древнее самых древних из этих упоминаний, так как фигурирует уже в героическом на рте ком эпосе. Например, в одном из циклов карачаево-балкарского варианта этого эпоса рассказывается, что однажды к дому нарта Ерюзмека подъехал незнакомец Нсгай-коротыш и состоялся такой разговор: «Здесь гостей принимают?» «Принимают»,— ответил джигит на вопрос. «Я у вас поживу, погощу целый год... Каждый день по барану я съем непременно, А мой конь — по копне золотистого сена».
Кабардинцы и балкарцы оказывали гостеприимство людям, появлявшимся в их землях с торговыми целями. Одно из ранних сообщений о гостях-торговцах у адыгов принадлежит итальянскому монаху-миссионеру Э. де Асколи, побывавшему в их землях в первой трети XVII в. «Они любят принимать приезжих в своих домах; так что если случится гость, будь то знатный или купец, то хо¬зяин оказывает ему всякую ласку и почесть». Еще стар¬ше свидетельства о гостях, искавших убежища и защи¬ты. Известно, что 1395 г. некий Утурку из монгольско¬го улуса Джучи скрылся от могущественного завоева¬теля Тамерлана в одной из крепостей в горах Балкарии.. Тамерлан потребовал его выдачи, на что владетель кре¬пости ответил: «У меня хорошо защищенная крепость, и средства для защиты приготовлены. Утурку нашел у меня убежище, и, пока у меня душа будет в теле, я его не выдам и, пока смогу, буду защищать и оберегать его»3. Гостеприимством широко пользовались кровники, похитители девушек и девушки, бежавшие из-под роди¬тельского крова, чтобы не быть выданными замуж на¬сильно. Прибегали к нему и другие нарушители местных обычаев, а позднее также и российских законов. Послед¬ний из этих мотивов мажет быть проиллюстрирован случаем, о котором рассказывается в одном из архивных документов.
В 1845 г. принятый в качестве гостя прапорщиком Джамбулатом Немировым дворянин Гаджубрам Наниж в ссоре убил другого дворянина — Гусейна Мелькоше-ва. Присутствовавшие при этом другие офицеры-адыги хотели задержать убийцу, но хозяин не допустил этого и помог ему 'скрыться за Кубань. Офицеры подали жа¬лобу. Джамбулат Немиров был вызван по начальству для дачи объяснений и показал, что он выполнял долг гостеприимства и действовал в соответствии с адыгски¬ми обычаями. Даже под угрозой разжалования и ссыл¬ки в Сибирь он счел недопустимым выдать своего гостя, хотя тот и совершил преступление. Не удивительно, что в официальных документах того времени даже имеется термин «гостеприимное скрывание преступников».
Принимали и гостей, приезжавших без особой на то нужды, просто, чтобы поделиться новостями или прият¬но провести время. Такой способ получения информа¬ции в прежние времена обычно был ее единственным источником и очень ценился. Поэтому гости, приезжав¬шие издалека, в особенности иноземцы, встречали на¬илучший прием. «Нет в мире народа добрее этого или радушнее принимающего иностранцев»,— писал в XVII в. об адыгах итальянский монах-миссионер Дж. Лукка. По¬чти тремя столетиями позднее уроженец Нальчика Е. Баранов рассказывал о балкарцах, что «прибытие в аул какого-нибудь незнакомца, а тем более не тузем¬ца, в мгновение ока становится известным всему насе¬лению аула, и толпа любопытных горцев спешит к той сакле, в которой остановился незнакомец». И это не случайное впечатление: «Хьэшэ гъунэгъу нэхърэ жижьэ нэхъ лъапэщ» — «Дальний гость дороже ближнего», гласит адыгская поговорка. Широко бытовало, особенно в верхушечных слоях населения, и взаимное гостевание как форма проведения досуга, тем 'более что гостей старались всячески развлечь, а заодно развлекались и сами хозяева.
Одни из этих мотивов гостеприимства в полной мере сохраняли свои архаичные черты, другие с течением •времени в той или иной степени приобрели не лишенную меркантильности сословно-классовую окраску. Более подробно об этом будет сказано дальше.

'Прием хозяевами гостя был для них непростым делом прежде всего в материальном отношении. Тем бо¬лее что этот прием во многом различался для двух ос¬новных видов гостей — почетных и дорогих. Почетными считались гости, прибывшие издалека, хотя некоторое значение имели также их преклонные лета, сословная принадлежность, воинская или другая слава. Дорогими гостями были родственники, в особенности кровные а также люди, живущие относительно недалеко или обитающие в доме сравнительно часто. Различались гости и по-другому скажем, у адыгов хьэшДэ дыщэ — золо¬той гость (специально приехавший погостить), хьзшДэ блэк! — проходящий гость (прибывший по делам и оста¬новившийся на ночлег), благъэ хьэшДэ — близкий гость (приехавший погостить у родственников) и т. д. У кабардинцев}в среде привилегированных сословий (а у западных адыгов также в среде свободных кресть¬ян) [по традиции имелись два гостевых помещения. (Од¬но представляло собой отдельный дом за оградой основ¬ной усадьб со своим собственным двориком, коновязью и конюшней другое — гостиную в общем жилом доме. Бывало даже что строились два отдельных гостевых дома, один из которых, за оградой жилого дома, предна¬значался для самых почетных гостей. В отдельных до¬мах принимали гостей, считавшихся почетными, в гос¬тиных жилых домов — в знак особого доверия хозяев— дорогих гостей, т. е. близких людей.
У балкарцев эта традиция распространения не получила, и обычно огра¬ничивались гостевой пристройкой к жилому дому] (къо-накъ отоу). Только князья, вероятно, не без кабардин¬ского влияния, обзавелись отдельными домами для го¬стей. «У князя Урусбиева два дома,— писали в конце XIX в. И. И. Иванюков и М. М. Ковалевский.— В од¬ном он живет с семьей, другой дом, из трех комнат больших, предназначен для приема гостей»6. В кавказо¬ведческой литературе за всеми гостевыми домами и комнатами применительно ко всем народам Северного Кавказа закрепилось тюркское слово «кунацкая».
Убранство кунацкой зависело от возможностей хо¬зяев, но каждая семья старалась обставить ее как мож¬но лучше.. Уже первый из современных исследователей адыгского гостеприимства В. К. Гарданов правильно подчеркнул, что это было связано не только с престиж¬ными соображениями хозяев, но и с их стремлением показать, что все самое ценное в доме принадлежит гостю. И действительно, богатые кунацкие поражали воображение резьбой, увешивались дорогими коврами, снабжались роскошными постельными принадлежно¬стями и драгоценной посудой, рядовые же — украша¬лись орнаментированными камышовыми циновками или войлочными кийзам в них держали самые лучшие из имевшихся в семье одеяла и подушки, столовые принад¬лежности и т.
To-же относится к сосудам для омо¬вения и молитвенным коврикам—намазлыкам. На сте¬нах висели оружие и музыкальные инструменты. У бал¬карских кунацких, кроме того, всегда можно было найти несколько палок с железными наконечниками — мур¬за, подобных европейским альпенштокам. Они не толь¬ко предназначались для практических целей, но и рассматривались как магические обереги, талисманы, охра¬нявшие гостей в кунацкой .и на трудных горных тропах. Здесь отразилось широко распространенное в древности представление о способности острых железных предме¬тов отпугивать злых духов. К тому же и некоторые по¬роды дерева (орешник, граб) наделялись чудесными свойствами, и изделия из них считались вместилищами духов предков, а значит, были предметами поклонения. Это отметили, в частности, В. Ф. Миллер и М. М. Ко¬валевский во время своего пребывания в Балкарии. Да и все другое, что предназначалось гостю,— уго¬щение для него самого, корм для его лошади — было самым лучшим, чем располагали хозяева. Некогда у адыгов даже существовала традиция запасать для го¬стей просо, а для их лошадей овес со специально вы¬деленных для этих целей участков поля. «Лучшая часть всего, что земледелец приобретает от трудов своих, оберегаема, бывает на случай приезда гостей же»,— отме¬чал Хан-Гирей. Для стола гостей отделяли также часть лучших домашних животных. Все это было «долей го¬стя».
Гостю не только предоставляли приют и стол, но и стремились его всячески развлечь. Если приезжий не хотел, чтобы его пребывание под гостеприимным кро¬вом оставалось втайне, и если он не нуждался в покое, то кунацкую посещали родственники и соседи хозяина.. Тифлисский преподаватель К. Ф. Ган рассказывал о своем путешествии в конце XIX в. по Кабарде и Балка¬рии: «Едва мы уселись в нашем приюте, как уже со всех концов аула собралось множество любопытных по¬смотреть на приезжих, а более смелые нахлынули пря¬мо в комнату». Но здесь речь идет о княжеской кунац¬кой, которая была своего рода публичным местом и под¬ле которой запросто собирались жители селения, в том числе молодежь. Однако даже и в обычной кунацкой го¬стя, не делающего секрета из своего прибытия, как пра¬вило, не оставляли наедине с хозяином. В перерывах между беседами могла отдаваться дань искусству: му¬зыкальные инструменты на стенах кунацкой висели не¬даром. Кто-нибудь из хороших музыкантов и певцов брал в руки скрипку или флейту и негромко напевал народные песни. Для молодого гостя устраивались тан¬цы, на которые специально для него приглашались кра¬сивые девушки. Для почетных гостей, бывало, организовывались скачки, стрельба в цель и другие народные спортивные состязания. Всем этим гостю оказывался почет, а хозяин приобретал себе громкую славу. Тради¬ции гостеприимства были в культурном отношении по¬лезны и для окружающих «Кунацкая,—справедливо от¬мечает известный кабардинский филолог. М. Нало¬ев,— была и рестораном, и концертным залом, и каби¬нетом, где решались политические проблемы, и универ¬ситетом для подрастающего поколения». До сих пор мы не касались еще одного назначения кунацкой, а между тем в связи с ним существует смелая гипотеза о исторических корнях этого гостевого помещения. Лет 30 назад М. О. Косвен привлек внимание к тому, что кунацкая была прежде всего помещением не для гостей а для мужской части семьи. Так, у кабардинцев, по све¬дениям Ф. И. Леонтовича, муж жил в особой кунацкой, у абадзехов, по сообщению А. Н. Дьячкова-Тарасова, он сидел там весь день, и туда ему с женской, или семей¬ной, половины дома приносили обед, у балкарцев, по тому же Леонтовичу, он постоянно жил там до старости. Сходные сведения имеются о некоторых других народах Северного Кавказа—карачаевцах, осетинах, чеченцах. Из некоторых сообщений следует, что в кунацкой про¬водили все свое свободное время и ночевали также другие мужчины семьи — взрослая неженатая молодежь. «Материал этот,— резюмировал М. О. Косвен,— застав¬ляет изменить обычное представление о кунацкой как о помещении для приема гостей. ...Она выступает вовсе не как гостевая в первую очередь, а как помещение муж¬чин, в частности неженатой молодежи. И возможно, что .в своей самой архаической форме так называемая «ку¬нацкая» представляла собой то, что хорошо известно этнографии под названием «мужского дома», или «клу¬ба молодежи», или «клуба холостяков». Такой «дом» или «жлуб» имелся обычно в качестве единственного и общего для всего селения, служа одновременно местом для приема и помещения гостей». Короче говоря, со¬гласно этому предположению, кунацкая — пережиток первобытности, когда во многих племенах мужчины, в особенности неженатые, жили отдельно от женщин с детьми в общих домах, куда женщин, как правило, не пускали.
Гипотеза Косвена не лишена правдоподобия. Но она не объясняет, почему такого рода порядок пережиточно-сохранился с первобытных времен. Ведь любые тради¬ции удерживаются только тогда, когда в изменившихся условиях приобретают какой-нибудь новый смысл, но¬вую нагрузку. В связи с этим можно высказать допол¬нительные соображения.
Обособленному проживанию старшего мужчины в кунацкой способствовали обычаи избегания между ним и женой, а также между ним и его снохой.
Однако вернемся к гостеприимству. Помимо матери¬альной и бытовой, оно имело свою обычно правовую сторону. Хозяин обязан был обеспечить гостю защиту его жизни, чести и имущества. Многочисленные свиде¬тельства этого содержатся и в произведениях устного народного творчества, и у старых авторов, вышедших из местной среды, и у сторонних наблюдателей.
Уже в древнейших пластах фольклора, например, в карачаево-балкарском, нартском эпосе, осуждается зло¬язычный нарт Гиляхсыртан, оскорбивший на пиру го¬стя— богатыря Рачикау. «Мы переносили от тебя вся¬кие ругательства и колкости, терпели их; за что же ты не оставил в покое нашего гостя?» — выговаривают ему другие нарты. Те же мотивы присутствуют в таких на¬родных песнях, легендах и сказках, как «Касбот и Ка-нимал», «Озеро слез», «Находчивый гость», «Ответ го¬стя», и других.
Очень точно охарактеризовали право гостя на защи¬ту со стороны хозяев адыгские просветители. «Хозяин,— писал Ш. Б. Ногмов,— отвечает перед всем народом за безопасность чужеземцев, и кто не сумел сберечь гостя от беды, или даже простой неприятности, того судили и наказывали. Хозяин должен был, в случае надобности, жертвовать для гостя жизнью». По словам Хан-Гирея, рость поступает «под защиту родовых прав хозяина... Если кто оскорбит его или что-нибудь похитит у него, то хозяин за все вступается; обида, нанесенная гостю, равномерно обидна и хозяину, который жертвует жизнью и достоянием, стараясь доставить удовлетворе¬ние гостю, также и себе, ибо недостижение этого припи¬сывается его слабости, унижающей до оскорбления его род». К этим обобщенным В. К. Гардановым высказы¬ваниям можно добавить художественное отражение обя¬зательств хозяев перед гостем у А.-Г. Кешева. Семья, принявшая под свой кров и покровительство похитите¬ля девушки, невзирая на все угрозы, отказалась вернутьпохищенную разъяренным односельчанам. А когда ее хитростью увели из дома, вместе с похитителем покину¬ла аул. «У нас теперь ничего нет, кроме лошади, шаш¬ки, винтовки да страшного позора на лбах»,— сказал слава семьи.
Существенны и некоторые другие сообщения на этот счет, принадлежащие западноевропейским « русским ав¬торам. Как только гость спешивался, он в знак того, что полностью переходит под защиту хозяина, отдавал ему свое оружие, иногда оставляя при себе только кинжал. Эта защита, как и гостеприимство вообще, распростра¬нялась даже на кровного врага хозяина. Законы госте¬приимства ставились выше законов кровной мести и вре¬менно приостанавливали их действие: К. Кох, наблю¬давший в 1830-х годах адыгов, писал, что, если челове¬ку удается попасть в дом своего преследователя, преж¬де чем он схвачен, «он находится под защитой семьи, которой принадлежит дом. Даже его собственный враг должен в своем доме сказать ему «добро пожаловать» и защищать его от внешнего нападения... Того, кто пре¬дал бы гостя, постигло бы всеобщее презрение. В этом случае его исключили бы из клана, к которому он принадлежит, и это было бы самым наименьшим нака¬занием. Прежде же такого человека подводили к краю пропасти и сталкивали в нее.

Понятно, что при этих обстоятельствах родилась по¬говорка: «Адыгэм и хьэшДэ быдапГэ исщ» — «Гость адыга в крепости сидит».
Со своей стороны гость был связан определенными обязательствами по отношению к приютившему его до¬му. Как отмечал Н. Ф. Дубровин, он был обязан «в точ¬ности исполнять все обычаи страны и ни словом, ни да¬же намеком не оскорбить хозяина и тем более не обес¬славить его гостеприимства. Нарушение правил госте¬приимства вело к кровной вражде» Еще раньше слу¬живший на северо-западном Кавказе В. В. Швецов, имея в виду отношения, возникающие в связи с госте¬приимством, заметил, что нигде не проливается больше крови, чем из-за нарушения этого обычая.
Принять в любое время любого гостя, устроить и накормить его как можно лучше, удовлетворить и даже предвосхитить его желания, обеспечить ему защиту, кем бы он ни был,— все это передавалось из поколения в поколение как нравственный долг человека Адыгские адаты, сведенные в первой половине XIX в. А. А. Кучеровым, определяют гостеприимство как «первейшую добродетель». По Хан-Гирею, адыги счита¬ли этот обычай «величайшей добродетелью», по К. Ф. Сталю и Н. Ф. Дубровину,— «важнейшей добро¬детелью». Еще один автор XIX в.—Л. Я. Люлье—ука¬зывал, что добродетель гостеприимства, свято чтимая древними, особенно сохранилась у адыгов. Имеется не¬мало фольклорных данных и полевых этнографических сообщений о том, что и балкарцы рассматривали нрав¬ственный долг гостеприимства «ак свою святую обязан¬ность. Различия могли быть, но они состояли не столь¬ко в отношении, к гостеприимству, сколько в степени изо¬щренности связанного с ним этикета.
Нравственный долг гостеприимства подчеркивался определенной символикой. Двери кунацкой полагалось держать постоянно отрытыми, чтобы путник мог войти туда даже в отсутствие хозяев. У кабардинцев по той же причине в кунацкой всегда имелась пища — сушеное мя¬со и даже поднос со свежеприготовленным мясом, па¬стой и сыром это называлось къакГуэ и ыхьэ — пища того, кто придет? Еще дальше пошли некоторые адыгские князья и дворяне: у них в кунацкой в ожидании случайного гостя был постоянно накрыт столик, на ко¬тором трижды в день сменялись готовые блюда. Каж¬дый день перед сном хозяин должен был заглянуть в кунацкую и взглянуть на расположенную рядом привязь для лошадей, чтобы узнать, не появился ли гость.
Гостеприимство было не просто нравственным дол¬гом, а священным, издревле освященным религией долгом. Об этом прямо говорит адыгская пословица: «Хьэ-шДэр Тхьэм и л!ык!уэщ» — «Гость—божий посланник». Еще определеннее выражена та же идея в балкарской пословице: «Къонакъ Тейрини атындан келсе, адам анга къуллукъ этерге керекди» — «Раз гость приходит от имени Тейри, человек обязан ему служить». Известно, что так же обстояло дело у многих других народов, на¬пример у осетин, которые говорят: «Гость — божий гость» или у русских с их пословицей: «Гость в дом — Бог в дом». В этих пословицах отражено религиозно мифологическое представление о том, что Бог (или его посланник) в облике человека ходит по земле. Им мо¬жет оказаться любой гость, и прежде всего незнакомый. Поэтому-то у многих народов мира было не принято спрашивать гостя, кто он, откуда и куда направляется, по какому делу. Придерживались этой традиции так¬же кабардинцы и балкарцы.
Вероятно, это представление о странствующем и по¬являющемся в качестве гостя Боге или его посланнике вылилось и в своеобразный обряд в честь нартского ге¬роя Сосруко. Вот как рассказывает о нем Хан-Гирей, проницательно заметивший, что освящение гостеприим¬ства исламом было лишь продолжением освящения этой добродетели доисламскими языческими воззрениями: «Во времена язычества черкесы кроме божества имели и святых из нартов... Из них Саусрок был более всех чтим: в известную зимнюю ночь совершали в честь его пиршества, причем относили в гостиный дом лучшую пищу и питье для Саусрока, а в конюшне приготовля¬ли сено и овес для его лошади. Разумеется, Саусрока не бывало, но случайно заехавший гость заменял его, и пирующее семейство, приезд гостя почитая за хорошее предзнаменование, с радостью угощало его... Таким об¬разом, и самое суеверие соделывало черкесов хлебосо¬лами»16.
Хан-Гирей указывал на распространенное у адыгов представление, будто, принимая гостей, они «делают угодное Творцу». Идя дальше, Б. X. Бгаж«о.ков привлек внимание к свойственному религиозному сознанию про¬тивопоставлению гуэныхь и псапэ, т. е. греха и отпуще¬ния грехов, божественного благорасположения. Это про¬тивостояние проецируется на отношение к гостеприим¬ству. Проявить гостеприимство — значит снискать себе такое благорасположение, не проявить его — грешно. В этом свете делаются более понятными и такие бал¬карские проклятия, как «Юйюнг къонакъ кирмеген юй болсун» — «Чтоб в твой дом никогда не ступала нога гостя» или «Сени этген азыгъынгы ашаргъа адамынг бол-масын» — «Чтоб некому, было, есть пищу, приготовлен¬ную, тобой».
Существует мнение, что гостеприимство вообще по¬рождено древними религиозными представлениями - боязнью навлечь на себя гнев злых духов, снискать расположение добрых божеств. В русской науке его при¬держивался много сделавший для изучения Кавказа М. М, Ковалевский. Он связывал общераспространенный на Кавказе обычай гостеприимства с культом предков, воплощенным в почитании домашнего очага Гость под кровом хозяина обязан своими правами тому, что, пе¬реступив порог дома и отведав приготовленной на очаге: пищи, он приобщается к культу домашнего очага и тем самым становится временным членом семьи. Эта точ¬ка зрения, как и другие идеи о религиозном происхож¬дении гостеприимства, у нас долго отвергалась. Счита¬лось, что значение религии в прошлом и настоящем луч¬ше недооценить, чем переоценить, и что все, связанное с религиозными верованиями, всегда производно, вто¬рично. Между тем во взглядах М. М. Ковалевского, не¬сомненно, есть значительная доля истины. Она состоит в том, что религиозные корни гостеприимства не вырос¬ли позднее других его корней, а с самого начала наря¬ду с ними, одновременно с ними давали этому обычаю жизнь. Без них гостеприимство у народов Кавказа не могло бы сделаться таким прочным общественным уста¬новлением, .каким оно стало.
О культе предков и почитании домашнего очага у кабардинцев и балкарцев уже говорилось в одной из предыдущих глав. Здесь остается добавить, что связь между приобщением к очагу и установлением особых отношений между гостем и хозяевами хорошо сохрани¬лась в народном сознании. «Гость, испробовавший пищу в доме, где был принят, становится временным родст¬венником данной семьи, и именно пища, приготовленная на семейном очаге, сближала хозяев и гостя»,— говорил один из старейших информаторов-балкарцев Т. Г. Хоза-ев из сел. Хасанья.
В отношениях между хозяевами и гостями огромное внимание уделялось этикету общения. Это и понятно. Вспомним еще раз, что Кабарда была самой феодализированной областью Северного Кавказа и что поэтому быт ее подвергался этикетизации сильнее, чем где-либо по соседству. Да и кому же, как не гостю, и где же, если не в гостях, важно было показать доскональное знание правил поведения, приличий, — словом, свою воспитанность. Относилось это и к балкарцам, которые, как и другие народы региона, были в значительной мере ори¬ентированы на кабардинские образцы поведения. Учтем также, что при всех различиях в правилах общения (территориальных, сословных и других) местный этикет более всего усвоил наиболее престижные дворянские, рыцарские традиции.
Как различались виды гостей, так неодинаковы были и некоторые традиции их приема. Понятно, что риту¬ал приема почетного гостя был более развернутым и торжественным, а церемония приема дорогого гостя — более простой и скромной. По-разному принимали муж¬чин и женщин. В частности, если среди гостей были и те и другие, то женщины либо располагались отдельно в гостевом доме, либо проходили на женскую половину жилого дома. Постараемся, не вдаваясь в детали, полу¬чить общее представление о наиболее выразительных сторонах этикетного общения хозяев и гостей. При этом ограничимся более частыми гостями — мужчинами и не будем повторять того, что мы уже говорили о кунацкой и о некоторых сторонах гостеприимства.
Приезжий, оказавшийся в кабардинском или балкар¬ском селении, в принципе мог стать гостем любого дома. Однако почетные гости обычно останавливались у кня¬зей или дворян, а близкие — у кого-нибудь из родст¬венников. Придерживались правила не останавливать¬ся в доме, где не было мужчин, хотя при наличии от¬дельного гостевого дома хозяйка из вежливости пригла¬шала остаться. Если заранее было известно о приезде почетного гостя, ему выезжали навстречу.
Гость первым здоровался с хозяевами, ему отвечали: «Добро пожаловать». Верховому помогали сойти с ко¬ня, как уже отмечалось, принимали у него оружие. Хо¬зяин пропускал гостя впереди себя г, кунацкую, а кто-нибудь из. мужчин помоложе тем временем «вычислял», кто и зачем приехал, чтобы дать знать тем, кому сле¬довало бы присутствовать при приеме. Одновременно начинались и приготовления к трапезе.
В кунацкой хозяин усаживал гостя на почетное ме¬сто, а сам либо садился после его настоятельных при¬глашений, либо в знак особого уважения не садился совсем, самолично обслуживая гостя. При приемах по¬проще старшие из хозяев сидели, младшие всех обслуживали, свободные стояли у стен. Значительное число таких стоящих у стен (у кабардинцев шхъэгъэрыт — сто¬ящие над головами) для выполнения различных поручений было обязательным атрибутом приема почетного гостя. Нередко им приходилось выстаивать многие ча¬сы, и тогда они опирались на специальные лосохи. Кенщины в приеме не участвовали, но кто-нибудь из снох или дочерей (реже жена хозяина) мог помочь гостям умыться, почистить и починить одежду, помыть ноги. Омовение ног — не простая услуга; это распространен¬ный на Востоке и в Средиземноморье своего рода сим¬вол заботы о старшем, уважения к старшему. Хозяйка могла только зайти поприветствовать гостей.
Этикет приема обязательно включал в себя угоще¬ние гостя. Если гость опешил или появлялся среди но¬чи, то трапеза могла быть полусимволической, но если он оставался хотя бы на полдня, то обязательно резали какое-нибудь животное. Для дорогого гостя это могла быть домашняя птица или коза, для почетного — от¬кормленный баран, а то и бычок. У кабардинцев такое «пролитие крови», знак уважения к гостю, называлось хьэщГэныш, у балкарцев—курманлык. Заметим попут¬но, что подобное жертвоприношение широко распрост¬ранено у народов, знакомых со скотоводством, и, воз¬можно, является еще одним отголоском древнего ото¬ждествления гостя с Богом.Гостям подавали лучшие, по народным представле¬ниям, куски мясной 'пищи. У кабардинцев это грудинка и пупок птицы, правая половина головы и правая ло¬патка барана; у балкарцев, отдававших предпочтение баранине,— правая лопатка, бедренная часть, суставы задних конечностей. Хозяевам доставались менее из¬любленные куски, распределявшиеся в порядке стар¬шинства. Если при приеме почетного гостя хозяева не садились за стол, они вообще не ели или ели после гостя. При всех обстоятельствах хозяин не должен был опережать гостя, скажем, есть быстрее или первым ото¬двигать блюдо. Распорядку застолья уделялось больше внимания, чем изобилию еды. Руководил распорядком — переменой блюд, тостами и т. п.— не хозяин, а кто-ни¬будь другой, старший из присутствующих за столом.
Как и другие народы Кавказа, кабардинцы и бал¬карцы считали, что в парадном застолье не менее, чем угощение, важны интересная беседа, положенные тосты, нередко перераставшие в яркие речи. Е-гостем беседо¬вали только старшие, но и они старались предоставить инициативу в разговоре гостю, а себе могли позволить лишь тактично направить тему? Высоко ценился тамада, умевший не дать скучать за столом. Балкарцы о нем говорили: къонакъ бла тура билген — умеющий поси¬деть с гостем.
Гостя полагалось ненавязчиво потчевать, занимать вежливой беседой, по обстоятельствам развлекать (этого мы уже касались раньше). Когда гость начинал со¬бираться в путь, его просили задержаться еще. Время пребывания в гостях не было жестко ограничено, но и затягивать его считалось неприличным. Торжественный прием даже почетного гостя обычно длился три дня, после чего он уже как бы становился членом семьи. Теперь можно было и осведомиться о цели визита, что¬бы в случае надобности оказать гостю всю возможную помощь. Только после того как хозяин считал свою мис¬сию выполненной, он переставал противиться намере¬нию гостя пуститься в дальнейший или обратный путь. Произносились прощальные слова благодарности, поже¬лания, причем гость настоятельно просил нанести ему ответный визит. Гостю помогали одеться, возвращали оружие, подводили коня. Почетного гостя провожали да¬леко за селение19.
Этикет гостеприимства не требовал, но допускал и даже поощрял одаривание гостя. Если гость по оплошности или намеренно хвалил какую-нибудь вещь, то она преподносилась ему в подарок. Почетного гостя часто-одаривали и по собственной инициативе, причем из пре¬стижных соображений очень щедро. В феодальной среде было принято дарить дорогую одежду, скот, рабов и особенно оружие и коней (кроме личных). Они, писал Дж. Интериано об адыгской знати, «весьма восхваля¬ют щедрость и дарят охотно все свое имущество, за исключением коня и оружия». По словам Дж. Белла, ему часто приходилось видеть, как гости выпрашивали у хозяина подарки; позором считалось не просить, а отказывать в просьбе. Адыгские адаты предоставляли преимущественное право на получение подарков гостям из дальних селений и других племен 20.
Однако тогда и при ответном визите полагалось от¬дарить дарителя. Вот в этом-то, а вовсе не в остатках; «архаического коммунизма», «первобытной общности имущества», как считали М. М. Ковалевский, а за ним В. К. Гарданов, и была суть одаривания гостей. Одари¬вание в расчете на ответное отдаривание и даже «отда¬ривание с переплатой» — хорошо известный в современ¬ной этнографии обычай обмена дарами, или дарообме-на. Он возник уже в первобытности как своеобразная, еще целиком окутанная личностными связями форма1 торгового обмена и пышно расцветает на пороге и в раннюю пору складывания цивилизаций. В условиях еще неразвитой или слаборазвитой экономики обмен дарами (так же как и услугами и пирами) играл очень большую роль в жизни общества. Таким путем не только добывались нужные вещи, но и устанавливались или укреплялись связи между людьми, общинами, целыми народами. А поскольку дарообмен находился в основном в руках вождей или феодалов, он использовался ими для завоевания или повышения престижа и расширения своего влияния. Отсюда — «отдаривание с пере¬платой». Дж. Белл рассказывает, что его удивила странная, с его точки зрения, «торговля подарками». Один из западноадыгских дворян получил в дар двух прекрасных лошадей, «но он прекрасно знал, что и от него ждут подарка, и как дворянин более высокого ранга он дол¬жен сделать подарок более ценный, чем тот, который он получил». Дела его в данный момент были не в лучшем состоянии, но некоторое время спустя он отдарился так, что это стоило ему большей части дохода. Дарообмен покоился на практическом фундаменте, но он культи¬вировал традиции щедрости, даже расточительности. А раз возникнув, эти традиции надолго приобрели самостоятельную ценность и в собственных глазах, и в общественном мнении.
С гостеприимством и дарообмеком был связан дру¬гой обычай — куначество. Дело в том, что при всяком архаическом гостеприимстве особые отношения между хозяевами и гостями имели силу лишь в стенах дома. Вне этих стен (точнее, за оградой, а еще точнее, за пре¬делами селения) хозяин не был обязан защищать гостя от тех, кто мог его ограбить, убить или продать в рабство. Архаическое право не запрещало сделать это со своим бывшим гостем даже ему самому. Кабардинцы и балкарцы не составляли здесь исключения. О возможности такого обращения с бывшим гостем сообщают не только д'Асколи в XVII или Главани в XVIII в., но и Бларамберг в первой половине XIX в. Между тем всем, кто часто бывал в пути (да и не только им), нужна бы¬ла безопасность также и там. Это породило куначество, дополнявшее гостеприимство постоянными дружескими связями (кунак — общераспространенное _ на Кавказе тюр какое слово, означающее «друг»). Куначество — связь между двумя людьми, выросшая из Гостеприимство , но переросшая в дружбу. В отличие от гостя, кото¬рым мог быть любой человек, кунажом становился уже знакомый, приятель, связывавший себя со своим куна¬ком обязательством взаимной помощи и защиты. Отно¬шения между хозяином и гостем были временными, отношения между кунаками — постоянными и даже на¬следственными. Гость мог остановиться в любом доме, кунак — только в доме кунака, где его принимали как своего, без строгого «гостевого» этикета, и, в частности, сразу же интересуясь целью визита. Больше того, если бы кунак остановился не у кунака, то это повело бы к обиде и разрыву отношений. А самое главное, кунак должен был защищать кунака не только у себя, но по¬всюду, где он мог обеспечить ему защиту.
Обычно такая возможность предоставлялась ему в родных краях, дальше же он передавал защиту опекаемого другому. Русский офицер Г. В. Новицкий, служив¬ший на Кавказе и даже совершавший под видом горца разведывательные путешествия в адыгских землях, рассказывает об этом так: «Путешественник, предполагающий осмотреть земли Адехе, предварительно должен завести знакомство с одним из природных жителей, который, приняв его под свое покровительство, проводит по земле своего племени, угощая его наилучшим образом... Если путешественник захочет идти далее, то хозяин его. Натугаец передает своего Гаче (хъашДэ, т. е. гость.— Авт.) кому-нибудь из знакомых своих Шапсуг. Сей новый Гаче, приняв странника под свое покрови¬тельство, угощает его по мере возможности во все вре¬мя пребывания его на земле Шапсугов и по желанию путешественника провожает его к Абадзехам или друго¬му племени Адехе... И так каждый путешественник покровительствуемый своим Гаче, может беспрепятственно проехать все земли Адехэ, без всяких издержек, исключая подарков, делаемых им из благодарности каждому из своих Гаче»22. Понятно, что чем влиятельнее был кунак, тем надежнее была защита. Поэтому В. К- Гар-данов, наиболее полно исследовавший куначество у ады¬гов, правильно обращает внимание на замечание Хан-Гирея о том, что в кунаки предпочитают брать князей, дворян или представляющих их людей. Но, разуме¬ется, кунаками бывали не только они. И простые люди из сильных крестьянских фамилий, как это известно, в частности, о балкарцах, нередко выступали, опираясь на свои родственные связи, в роли кунака-покровителя (къонакъ-бай).
Куначество, как и гостеприимство, принадлежало к чиелу лучших народных традиций. Верность куначеско-му долгу, дружбе высоко, ценилась, неверность считалась о6длость Хан-Гирей, подчеркивая глубину этой традиции, писал, что «предки нынешних черкес, желая память изменников коварных предать проклятию потомства, говорили: «Бог дружбы да накажет злодея».
В то же время некоторые стороны гостеприимства и куначества испытали сильнейшее влияние классовых порядков. Кабардинские адаты предписывали крепост¬ным крестьянам строить и ремонтировать владельцу кунацкую, брать на постой и кормить приехавших с гостем .слуг, кормить их коней и т. п. Бывало и так, что в то время как владелец принимал знатных гостей, гости поплоше вообще передавались на попечение крестьян. В одном из обычно-правовых документов говорилось: «Когда к узденю гость или канак приедет, то оные отдаются нам на постой, а ежели кто поупрямитца и не примет в дом того гостя, то штрафу беретца по два быка»25 Определенные обязанности, связанные с госте¬приимством, возлагались и на нижестоящих феодалов. В частности, вышестоящие феодалы могли призывать их •обслуживать своих гостей в кунацкой («стоять над го¬ловами») или требовать от них подарков своим гостям.

Архаичное одаривание вообще очень широко использовалось феодалами в собственных целях. К нему прибегали как к одному из способов укрепления вассальных отношений. По свидетельству немецкого востоковеда академика Г. Ю. Клатфота, побывавшего в Кабарде в начале XIX в., «князь делал время от времени подар¬ки своим дворянам», но если кто-нибудь из дворян от¬казывался подчиниться своему князю, он был обязан вернуть ему все подарки. Возникла даже особая категория оскудевших князей и дворян, являвшихся ж процветавшим владельцам за подарками в качестве так называемых хьэш1элъэ1уак!уэ — гостей с просьбой. Большой знаток быта кавказских горцев Н. Ф. Дубровин характеризовал их как людей, считавших для себя унизительным зани¬маться физическим трудом и видевших в обычае гостеприимства и одаривания легкий путь добывания средств к существованию. «Такой гость, пожив определенное время у князя или богатого уорка, просил его подарить ему десять лошадей, двадцать быков да сотню овец». Отказать было нельзя и незачем. Такого рода благо¬деяния расширяли круг зависимых от сильных мира сего людей, усиливали их влияние и могущество.
Да и тяготы одаривания в конечном счете ложились на плечи не дарителя, а его вассалов, крепостных крестьян. Адаты разрешали феодалам «брать самопроизвольно у простого народа покровительствуемых ими аулов понравившееся их гостям или им самим что-либо из оружия и вещей или несколько лошадей, быков и баранов для подарков своим гостям»28. Другим способом удовлетворить «гостя с просьбой» было наездничество, набеги на соседей. Мы уже знаем, что до окончательно¬го присоединения Кабарды к России и утверждения здесь российской администрации такие набеги были обычным делом. Как писал в середине XVIII в. советник канцелярии Коллегии иностранных дел В. М. Бакунин, когда какой-нибудь кубанский или горский владе¬лец разорится, он приезжает гостить к кабардинскому владельцу и «обще с ним по кабардинским жилищам чинит кражу» детей, скота и прочего. То же происходит, когда разоряется кабардинский владелец: он ездит на Кубань или в другие горские места и от приятеля своего таковым краденым ясырем.
Традиции куначества также далеко не всегда сохранялись в своем чистом виде. По-видимому, уже очень рано иноземные купцы стали прибегать к платной охра¬не в пути, нанимать себе кунаков за деньги Хан-Гирей отличает их от обычных кунаков, называя хехрий или декоате. Как уже говорилось, ими часто становились князья и дворяне или их представители. У западных адыгов стремление высших сословий присвоить себе исключительное право на платную охрану в пути даже стало последней каплей, переполнившей чашу народного терпения. Нападения дворян на охраняемых свободными крестьянами купцов привели к антифеодальному восстанию конца XVIII в. (знаменитая Бзиюкская битва), после которого в адыгской среде стали различаться «аристократические» и «демократические» племена. Но у кабардинцев с их более развитым феодализмом сво¬ей Бзиюкской битвы не было, и львиная доля доходов от наемного куначества доставалась высшим сословиям.
Гостеприимство и куначество нередко становились теми механизмами, посредством которых устанавливались или расширялись феодальные отношениям Человек (осо¬бенно часто переселенец, нуждавшийся в помощи и за¬щите, сперва становился гостем, затем кунаком и, нако¬нец, лицом, зависимым от своего покровителя, патрона. Между ними возникали неравноправные, ассиметричные отношения, постепенно превращавшиеся в отношения феодальной зависимости. Так же складывались судьбы гостеприимства и .куначества у других народов мира в пору развития феодализма. Однако было бы неверно считать, что они складывались только так. (И у кабардинцев, и у балкарцев оба эти тесно связанных между собой обычая сохранились в народной среде также и в .качестве механизмов взаимной симметричной помощи и поддержки?: Их задействовали, в частности, те, кто собирал средства для брачного выкупа, вел затяжную тяжбу, был разорен грабительским набегом, неурожаем или падежом скота, пострадал от пожара или другого сти¬хийного бедствия. Сводить всякую бытующую в народе традицию только к ее сословно-классовой стороне, трансформации в условиях феодального или капитали¬стического общества — общераспространенный в про¬шлом нашей исторической науки подход, недостаточ¬ность которого теперь становится все более очевидной. Во второй половине XIX в. в традициях гостеприимства и куначества начались заметные изменения. Немалую .роль в этом сыграло влияние российских порядков вообще, ненужность теперь защитных функций обеих традиций в частности?) При сельских правлениях стали возникать общественные кунацкие. Они предназнача¬лись прежде всего для ночных гостей, не испытывавших отныне стеснения из-за беспокойства хозяев. Содержа¬лись общесельские кунацкие за счет всей общины, и каждая семья без лишних напоминаний старшины поочередно подвозила дрова, кизяк, сено для лошадей приезжих. Убирали в них женщины из близлежащих дворов. Обстановку — кровати, столики с сиденьями, ковры, постельные принадлежности — покупало сельское правление. Здесь, как и в частных кунацких, висели даже музыкальные инструменты, не было только старинного оружия. Теперь уже не только в кунацких уважаемых людей, но и в общественных кунацких осенними и зимними вечерами собравшиеся мужчины обсуждали сельские и родственные дела, решали общие хозяйственные вопросы, проводили досуг в беседах, а то и в развлечениях. В этом отношении общественные кунац¬кие в какой-то мере были преемницами княжеских ку¬нацких с их полупубличными функциями.
Реже, даже у кабардинцев, стали строить отдельные дома для гостей, а тем более два таких дома — за оградой и в ограде жилого дома.) Широкие слои населения, включая сюда и небогатых дворян, по большей части ограничивались гостевым помещением жилого дома, в котором одновременно жили и неженатые сыновья.
Приходилось считаться и с тем, что власти все настойчивее боролись с практикой «преступного скрывания гостей». Помогать людям, преступившим российские законы, и прежде всего кровникам, старались так, чтобы это не было заметно со стороны. Но тотальной слежки государства за частной жизнью граждан еще не было, не получило широкого распространения и доносительство, и поэтому даже здесь традиция оставалась в основном непоколебленной.
Совсем по-другому сложилось дело с установленной Советской власти. С традицией безусловного гостеприимства повелась такая же борьба, как и, допустим, с традицией геронтотимии— почитания стариков. Примером и на этот раз может служить «кавалерийский наскок» И. Карачайлы с его вышедшей в 1932 г. и знаме¬нательно озаглавленной статье «Борьба против горских адатов — борьба за социализм». Если раньше, пи¬сал он, гостеприимство оказывалось врагам царизма, его ставленников, его законов, то в наше время этим обы¬чаем часто пользуются люди, избегающие встречи с представителями Советской власти. Еще недавно в горских аулах гостеприимством пользовались, например, бандиты, ограбившие кооператив или совершившие убий¬ство. Теперь этого уже нет, но стало не лучше. «Теперь весьма часто гостеприимство служит интересам наших классовых врагов, с чем нужно настойчиво бороться, воспитывая классовое самосознание рабочих и колхоз¬ников». В другой своей статье упоминает о накопив¬шемся в контрольных комиссиях большом количестве дел по обвинению коммунистов в том, что они дали такому-то приют, скрывали такого-то и т. д. Он призывает выжечь примиренческое отношение к такому гостеприимству «каленым железом», выбросить его в яму».
Понятно, что в обстановке террора 1930-х годов гуманная народная традиция, по которой давали приют даже собственному кровнику и за гостя жертвовали жизнью, быстро прекратила свое существование. Но дело, конечно, не только в этом. Изменились и другие условия жизни в горах и предгорьях. У хозяев исчезла надобность в гостях-торговцах и в гостях — почти единственных носителях информации. У приезжих, в свою очередь, отпала необходимость искать приют в частных или даже общественных кунацких: появились гостиницы, кемпинги и т. п. Стало меньше свободного времени. И все это, вместе взятое, повело к тому, что у гостеприимства отпали не только социальные, но и бытовые корни. Однако сохранился общий дух гостеприимства в широком смысле, а также и его некоторые местные осо¬бенности. Как очень точно сформулировал московский этнограф Ю. Д. Анчабадзе, «обычай гостеприимства исчез в качестве социального института, но остались морально-этические установки, основанные на существовавшей когда-то социально-бытовой норме».
Действительно, и в настоящее время, по данным со¬циологического исследования, проведенного в середине 1970-х годов Кабардино-Балкарским научно-исследовательским институтом, приблизительно треть сельских кабардинцев и около половины сельских балкарцев ходят в гости и принимают гостей . И сегодня кабардинцы и балкарцы не представляют себе порядочного и хорошо воспитанного человека, не обладающего таким качеством, как гостеприимство. Гость, особенно в селениях, где прочнее позиции традиционно-бытовой культуры,— по-прежнему большая радость для семьи. Прежний эти¬кет, разумеется, упростился, стал «менее изысканным и пышным, более гибким и упрощенным». Не утрачено и представление об основных нравственных обязанностях хозяина (а также его родственников и соседей) по отношению к гостю. Гостя (теперь все же, как правило, званого) искренне приглашают в дом, радушно угощают, проявляют положенное уважение и заботу. Показательна такая деталь: если у многих народов парня, явившегося в селение по¬ухаживать за понравившейся ему девушкой, могут и побить, то у кабардинцев и балкарцев ему как гостю селения скорее помогут своим посредничеством.
Традиции гостеприимства у кабардинцев и балкарцев ярче, чем у народов, целиком или в основном прошедших капиталистический путь развития со свойственным ему разрывом межличностных связей. Поэтому у них, как и у большинства других народов Кавказа, есть основания видеть в выраженном гостеприимстве свою, национальную, этническую (точнее, этнорегиональную) традицию. А это, в свою очередь, способствует удержанию гостеприимством в его современном виде своей престижности и своих позиций.
Практически никаких социальных или бытовых моти¬вов не осталось для куначества. В довоенные десятилетия, когда туризм еще не стал одной из отраслей индустрии, балкарские проводники нередко ощущали себя как бы кунаками полюбившихся им горновосходителей. Сегодня сохранились только дальние отголоски старин¬ного обычая. Так, у кабардинцев и балкарцев по-преж¬нему принято провожать гостя домой или до другого, нужного ему места.